Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков

Боржковцова Гана

В шкаф велик не влезет и на шкаф — тоже. Кроме того, велосипед на шкафу сразу всем бросится в глаза… Пип сосредоточенно размышляет, как будто этот велосипед он сам увел и теперь не знает, как с ним быть дальше. Ничего не приходит ему на ум. Даже вот этот самокатишка, на котором сейчас кружит мальчишка-дошколенок, — даже его никуда не спрячешь. Парнишка, заметив, что Пип наконец глянул в его сторону, устремляется к нему. И тут же понимает, что сегодня у них ничего не выйдет. Вот подошли две девчонки, и большой мальчик уходит с ними.

— Марьянка, — шепчет Пип. Шепчет тихо-тихо, чтоб сестра не проснулась, если ей очень уж хочется

спать.

А в углу напротив его постели опять громоздится слон. Толстый-претолстый хобот поднят кверху. Слон не шевелится. Но если бы по улице проехала машина, тогда бы хобот явственно дрогнул. И слон совершенно запросто мог бы повернуться к Пипу. А сейчас кажется, будто хобот слона упирается куда-то в стену, что вполне объяснимо, если вспомнить, что хобот — это печная труба, и Пипу это, очевидно, известно. Но может, это и не труба, и не хобот, а змея. Хвост ее теряется где-то внизу, а головой она как будто рыщет по стене. Есть, правда, еще одно предположение, но об этом лучше и не думать… Если хвост этого чудища упирается в стену, то голова елозит где-то по полу…

— Марьянка… — шепчет Пип.

Наверное, не так уж неслышно, потому что Марьяна мгновенно вскакивает.

— Что такое? — в испуге спрашивает она.

— Он снова там, — шепчет Пип.

— Не выдумывай, Пип, — тоже шепотом уговаривает брата Марьянка, — ты же знаешь, это печка.

Что-то тут не совсем ладно. Откуда ей знать, что это именно печка? Он же ничего не говорил. И почему сестре ничего не кажется странным? Правда, голос у нее дрожит. Но только и всего. Пип сердится. Не для этого ему нужна была Марьянка.

— И без тебя помню, что это печка, — говорит он заносчиво, — но ты же еще ничего не знаешь…

— Так зачем ты меня разбудил?

— Ну, — неуверенно тянет Пип, — потому что ты еще ничего не знаешь…

— Чего? Тебе плохо?

— Нет. Может быть…

— Тогда я иду за градусником.

— Марьянка! — уже по-настоящему вопит Пип. «Эта ненормальная чуть было не наступила прямо на чудище».

В кровати с сеткой шевельнулось одеяло.

— Чего вы опять с ума сходите? — спрашивает Данка ворчливым басом. — Поспать не дадут.

Она отворачивается к стене и натягивает одеяло на голову. Данка не любит, когда ей мешают спать. И тут же спокойно засыпает снова.

Марьянка и Пип, переглянувшись, уставились в угол. Там — это всем известно — стоит печка марки «Петер», насмешливо опровергая любое подозрение, что ее могли принять за что-либо иное. Еще раз пристыжено взглянув друг на друга, брат и сестра поступают так же, как Данка. Поворачиваются к стене и зарываются в одеяло.

Рассуждение третье

Данку нам принес аист. Не очень-то смейтесь. Разумеется, мне тоже известно, что аисты младенцев не приносят. Вот почему дети похожи на родителей, на сестер и братьев. Но взгляните на Данку, и вы согласитесь, что у нее не обнаружить ни малейших следов какой-то там наследственности. Я знаю, что такое наследственность, нам Шмидт по биологии объяснял на примере красного и белого горошка. Так вот, у Данки, голубые глаза, как у мамы, на которую она ни капельки не похожа. По маме сразу видно, что она все время чего-то боится. А взглянув на Данку, вы тут же поймете, что ей все нипочем. И если я говорю «все нипочем» — это чистая правда. Данка не боится даже пауков. Будь она на месте Пипа, Данка ничего бы не испугалась и невозмутимо дала бы Ярде сдачи. Именно невозмутимо. Пип тоже понимает, что, если ему закатят пощечину, он должен дать сдачи. Только Данка сделала бы это так, что в другой раз Ярда к ней уж не

сунулся. Лично я считаю, что он не рискнул бы задеть Данку и в первый раз. Конечно, Ярда поборол бы Данку. Тут нет никаких сомнений. Но он ничего бы от этого не выиграл. И Данка все равно бы его не испугалась. Хотя она такая кроха, что еще умещается в кровати с сеткой. А ведь ей уже исполнилось девять. Под ее постелью отродясь не ползала ни одна змея. Впрочем, змее тут тоже пришлось бы не сладко. Данку напугала бы разве что гадюка. Если бы, скажем, мы ночевали в палатке в лесу. Только мы и палатка — этого бы наша мама не пережила. А змея в квартире? Чепуха. С такой глупостью вы к Данке даже не лезьте. Я тоже понимаю, что это чепуха. Но только если ночью тебя охватит страх, разве узнаешь, откуда он взялся? Я не слона боюсь, а того, что чудится Пипу. Может, у него жар. Но, может, у него вовсе и нет никакой лихорадки…

Иногда мне снится, что на нас нападает Ярда. На Пипа или на меня, во сне не разберешь. Мне неясно даже, кто там — я или Пип, но хуже всего, что Ярда во сне — это уже и не Ярда, а что-то совсем иное. Всамделишный Ярда мог бы сломать Пипу ногу или разбить голову, а тот, кто наступает на нас в этом сновиденье, — этот может сделать все, что угодно, я просто не знаю — что. Может, утром Пипу все-таки измерить температуру? Если у него жар — то завтра ни в какую школу он не пойдет. А вот Данка на все это возразит: глупости. Печка — это печка, а Ярда — это Ярда. Нашли чего бояться! Теперь вы поверили, что Данку нам принес аист? Если не ошибся адресом.

Завтраки могут быть разные; мамы тоже

— Не сходите с ума, — говорит Данка.

Это относится ко мне и Пипу и немножко к маме, хотя такие слова маме говорить запрещается. Мама мерит Пипу температуру уже добрых пятнадцать минут. Пять минут спустя термометр показал 36,4. А следующие пять минуток ртуть с видимым напряжением еле-еле доползла до 36,6.

— Ну вот, — говорит Данка, — я же говорила, ничего у тебя нет.

— Ничего у меня нет, — подтверждает и Пип.

— Нет, ты посмотри, она еще поднимается, — волнуется мама. — Температуру нужно измерять так долго, пока ртуть не перестанет подниматься.

— Так ты до вечера можешь держать градусник под мышкой, — возражает Данка. — В полдень у любого человека температура на градус выше. А если выдержишь до трех часов, она у него наверняка поднимется до 36,8. И в школу мы придем поздно.

Марьяна бросает на Данку виноватый взгляд. Конечно, вся эта суматоха с градусником — ее рук дело. Марьяна проснулась утром в испуге, что Пип нездоров и, наверное, нужно маме в этом признаться.

— Ну так я иду готовить завтраки, — объявляет Данка уже в дверях. Без завтраков мама их, конечно, никуда не отпустит.

— Порежешься!

— С какой стати? — отвечает Данка, которая хотела было сморозить глупость, но в последний момент прикусила язык. Она отрезает три неровных ломтя, мажет их маслом и кладет в портфели.

— Яблоки еще, Данка, пожалуйста, — напоминает мама. — И не забудь их вымыть.

Данка возвращается на кухню, сует яблоки под кран с водой и, пока укладывает их в целлофановые мешочки, кран не закрывает — чтобы мама не подумала, будто она недостаточно тщательно вымыла фрукты, и не заставила бы их еще чистить. Потому что на кожице вообще-то может остаться какая-нибудь грязь и бациллы. Но в кожуре есть и витамины. Что лучше — яблоко с бациллами и с витаминами или без бацилл и без витаминов? Данке ясно: яблоко с грязью и без витаминов лучше. Только такое замечательное яблоко она еще ни разу в жизни не ела. Уже без четверти восемь.