Тройная месть

Серова Марина Сергеевна

— Подайте, Христа ради. Пенсии не получаю, жить не на что, даже хлебца нет…

Я вынула из кармана десятку и сунула ей в руку.

— Спасибо. Дай бог тебе здоровья и счастья, — запричитала старушка. — Скажи, за кого молиться, доченька? Как тебя зовут?

— Татьяна.

— Дай бог тебе всего-всего и детям твоим, и родителям!

— Бабушка, а вы часто здесь бываете?

— Вот уж месяца полтора как сижу. Кушать хочется — вот и сижу.

— Тут с месяц назад девушку хоронили застреленную. Может, вы знаете, где ее могила?

— Знаю,

голубушка, знаю. «Скорая» тот раз приезжала, матери ее во время похорон плохо стало, в больницу увезли горемыку. Надо же — дочку пережила!

— Как найти могилу-то?

— Да сто семьдесят восьмой участок, что в самом конце. Идти долго, до поля, вон по той дорожке.

По обе стороны дороги стояло множество надгробных монументов, почти все они были с фотографиями. Мертвецы умиротворенно смотрели на меня — для них все было позади: и счастливые минуты, и горькие, ничто уже не могло ни порадовать их, ни причинить им боль — стало немного жутко.

На глаза попался портрет миленькой девчушки лет пяти, родители возвели ей шикарный мраморный памятник. В вазе для цветов было пусто, я поставила туда свой первый букет из шести белых роз.

Метров через двести справа я увидела огромную надгробную плиту — это была коллективная могила, в ней покоились несколько молодых ребят, от шестнадцати до тридцати лет, трагически погибших в автокатастрофе. На черной плите я оставила свой второй букет. Мне показалось, что ярко-красные цветы, коснувшись матово-черной поверхности, тут же потемнели и сморщились.

До Алининой могилы пришлось идти еще минут двадцать, найти ее оказалось несложно — она была полностью завалена живыми цветами и венками. На скромный обелиск кто-то прикрепил черно-белую фотографию, с которой задорно улыбалась мне действительно красивая восемнадцатилетняя девчонка. Подарив ей последний нежно-розовый букет, я быстрым шагом направилась к выходу.

Следующий раз я приду сюда не скоро. Прекрасно понимаю — все мы тут рано или поздно будем, но хотелось бы как можно позже.

* * *

Ближе к вечеру мне перезвонил Медик. Тон его резко изменился.

— Извини, Таня, что так разговаривал с тобой утром. Должен сообщить: кое-что уже подтвердилось, думаю, ты была права. Когда хочешь получить деньги? Немедленно?

— Нет. У меня к тебе есть большая просьба, ты не должен мне отказывать.

— Что ты хочешь?

— Я хочу знать, как ты поступишь с убийцами. Я готова к уменьшению суммы гонорара за посвящение в эту тайну.

— Очень странная просьба, очень, — протянул он, видимо раздумывая. — Ну хорошо, договорились. Кстати, гонорар твой останется прежним, так как я тебе тоже кое-что теперь должен, причем по-крупному…

Когда мы встретились в следующий раз, Медик неожиданно поделился со мной самым сокровенным. Видимо, он почувствовал острую необходимость открыться кому-то. Даже сильные личности иногда нуждаются в понимании, тем более когда удар приходится в наиболее слабое, болезненное

место. Ахиллесовой пятой Медика была младшая сестра, по отношению к ней он всегда был чуток, трепетен, нежен. Рассказывая о сестре, Роман резко преобразился, став до неприличия сентиментальным. Несмотря на трогательность истории, меня посетила нехорошая мысль: скорее всего Медик нуждается в помощи психиатра. Резкий переход от крайней жестокости и холодной расчетливости к чрезмерной чувствительности — это своего рода психическое расстройство. Убеждена, что нормальный человек не должен бросаться из крайности в крайность. Не берусь судить о причинах этого странного состояния, за точность диагноза тоже не отвечаю, но целиком и полностью согласна с Ильей: с Медиком далеко не все в порядке.

Медик сдержал свое слово, посвятив меня во все детали проведенной им «карательной акции».

* * *

Небольшое питейное заведение с неброской вывеской обычно работало до утра. Но сегодня у его хозяина были необычные, образно говоря, незваные гости. Они неожиданно нагрянули около двух часов ночи. Восемь человек, коротко стриженных, с каменными лицами и тяжелыми подбородками, молча вошли в бар. Двое остались у входа, остальные направились к стойке. Посетителей и обслуживающий персонал словно ветром сдуло.

Вошедшие остались наедине с невысоким шарообразным человечком, прозванным местными завсегдатаями Коком. По всем показателям — и внешним, и внутренним — его смело можно было отнести к разряду маленьких человечков, точнее даже малюсеньких. Поэтому то, что он смог раскрыть рот и заговорить в присутствии Медика и его команды, было с его стороны проявлением своего рода героизма, но, конечно, малюсенького, такого же, как и он сам.

— Привет, Кок.

— Наше почтенье.

— Сейчас мы узнаем, чего стоит твое почтение.

— Медик, я все положенное отогнал, как всегда, в срок.

— А что ж ты дрейфишь?

— Да я не дрейфлю.

— Уверен, лепила?

— Может, на меня кто-то косяки гонит? — полушепотом пробубнил Кок.

— Косяки говоришь, а кому это надо предъявы тебе делать?

— Откуда мне знать-то?

— А ты покумекай.

Кок в растерянности замер. Выдержав паузу, Медик продолжил:

— Твой хозяин раньше мелочевкой занимался, и никто из серьезных людей им не интересовался. Теперь, видимо, расширяться решил, не так ли? Захотелось покруче развернуться?

— Нет. — Глаза Кока округлились, лицо вытянулось. — С чего ты взял? У нас и товара-то столько нет, чтобы новых клиентов снабжать, мы мелко плаваем и на большее не замахиваемся. Не веришь — проверь, мне нечего прятать. Все, как когда-то договаривались…

— Хорошо, сладко поешь, приятно слушать. Я даже почти успокоился. Ах, да, — Медик театрально шлепнул себя по лбу, — последняя деталь — у тебя пистолетик имеется? Ну так, на всякий случай, место-то шумное…

— Да, мало ли… сейчас найду, забери, если надо.