Тройное убийство в Лурде
Шрифт:
— В общем, — саркастически объявил Котре, — мы уверены только в одном: в том, что мы ничего не знаем.
Он постучал ногтем по зубу и добавил:
— Ничего!
Шапюи устало посмотрел на него:
— Вы так считаете?
Пораженный комиссар нахмурился. Его рука машинально шарила по столу в поисках пачки сигарет.
— Черт… — пробормотал он. — Вы же сами это только что сказали.
— Я сказал две вещи, — спокойно объяснил Шапюи. — Реальных улик недостаточно, чтобы направить поиски по верному пути, и поэтому необходимо
Котре почувствовал, как к лицу прилила жаркая волна. Он лихорадочно закурил сигарету, чтобы скрыть свою ярость и не взорваться при подчиненных.
— Однако, — продолжил Шапюи, не замечая бешенства комиссара, — я считаю, что мы знаем достаточно, чтобы сформулировать несколько выводов. Такие убийства в Париже совершаются каждую ночь. Два за ночь даже в Лурде могут быть случайным совпадением. Но три, совершенные одним и тем же способом против добропорядочных людей, о которых никогда не слышали ничего плохого, это слишком!
Комиссар положил локти на стол. На его смуглом лице появилось выражение интереса.
— Что вы хотите сказать?
Инспектор в свою очередь достал из кармана пиджака сигарету, не вынимая пачки, закурил и ответил:
— Что все три убийства, возможно, имеют один и тот же мотив. Этот мотив должен соответствовать личностям убитых — незначительным и не могущим возбудить страстные чувства. Малар был стариком шестидесяти лет, мамаша Тревело — пятидесятивосьмилетней вдовой, а Гурен был полной деревенщиной. Всем троим перерезали горло абсолютно профессионально.
— И куда все это вас приводит? — спросил Котре.
— Вот куда: попросите ваших людей собрать как можно больше сведений о жертвах, их привычках, знакомствах, передвижениях. Пусть расспросят соседей. Мы, Байон и я, опросим близких, членов семей. Затем мы соберем все детали и постараемся выявить нечто общее.
Комиссар надул щеки и запыхтел, показывая свое разочарование. Такой метод, уж конечно, не позволит ему схватить преступника или преступников моментально, на что он надеялся в начале совещания.
Поздно вечером из Парижа примчится свора журналистов со своими фотоаппаратами и вспышками, а он не будет знать, что им сказать. Невозможно будет работать, за каждым будет таскаться с десяток этих придурков. Не имея никакой информации, репортеры станут описывать его самого, особо упирая на его беарнский акцент. И это не считая паралитиков, которые начнут просить родственников отвезти их на места преступлений и будут затруднять движение!
— Ладно, — согласился он, покоряясь судьбе. — Никаких других способов, видимо, нет.
Он немного подумал, потом сказал:
— Может быть, только зайти во все гостиницы и спросить ночных портье, не возвращался ли кто из их клиентов после часу ночи.
— Неглупо, — сказал Шапюи, вставая. — Если бы вы могли этим заняться, то облегчили бы нам задачу.
— Но у меня не хватает людей! — воскликнул комиссар.
— Попросите подкрепление, —
— И вы считаете, что это смешно! — буркнул Котре. — Но я рад, что это все-таки наша работа. Хватит вам бездельничать и прогуливаться с карманами, полными «кольтов», напевая песенки! В ближайшие дни вам будет чем заняться…
Байон и Шапюи, посмеиваясь, вышли на улицу. Для них это дело было очень интересным.
С тех пор как они работали в Лурде, они жутко скучали. Все местные жители имели похоронный вид, а последнее бистро закрывалось в одиннадцать вечера.
Их работа ограничивалась арестами клептоманов, зачарованных витринами с фальшивой бижутерией. Самым значительным событием в их работе было взятие с поличным в общественном туалете виновного в покушении на оскорбление нравственности.
— Ты опять довел его до белого каления, — сказал Байон, намекая на Котре. — Ему пришлось вцепиться в стол, чтобы не взорваться.
Шапюи подавил улыбку.
— Он заводится от каждого слова, это сильнее его. Но, в общем-то, я его понимаю. Тройное убийство в Лурде — представляешь, сколько шуму это наделает!
Они вышли на набережную Пейрамаль, сплошь застроенную гостиницами. В этот час прохожие были редки: оживление начиналось часам к четырем.
— С чего начнем? — спросил Байон.
— Пойдем к сыну Малара, он живет ближе всех.
Вечером, уставшие от бесконечной ходьбы, с горлом, пересохшим от допросов десятка лиц, принадлежащих к семьям трех жертв, оба полицейских наконец вернулись в комиссариат. Их блокноты распухли от заметок, но важных сведений они не собрали.
Котре ждал их, дрожа от нетерпения; он надеялся получить от них несколько деталей, которые мог бы бросить как кость парижским журналистам.
— Ну что? — спросил комиссар инспекторов, не дав им сесть.
— Негусто… — признался Шапюи, опускаясь на колченогий стул. — Мы не можем вам ничего сказать, пока не приведем в порядок весь хлам. А у вас что?
Огонек любопытства, сверкавший в глазах Котре, погас. От разочарования у него опустились уголки губ.
— Большинство гостиниц закрывается в полночь… Дежурного уже нет, и люди заходят сами. Только там, где двери запирают на ключ, открывают специальные дежурные. В том, что касается заявлений соседей, рапорты в трех папках: Малар, Тревело, Гурен.
Он подтолкнул папки к Шапюи. Тот рассеянно взял их, потом отложил.
— Я думаю, нам надо съесть по бутерброду, прежде чем браться за эту работу. Допросы меня прямо выматывают.
— Тогда бегите на ту сторону, пока не закрылась лавочка, а то останетесь голодными.
Байон, всегда выглядевший апатичным, вскочил на ноги с неожиданной быстротой.
— Я схожу, — сказал он. — С ветчиной или колбасой?
— И с тем, и с другим, — ответил Шапюи.
— На троих! — добавил комиссар.