Трубадур: Начинающий артефактор

Лошкарев Егор Валерьевич

– По стране–то? Нет. Сейчас там такой бардак… А вот по родным и друзьям – да. Очень. – я вздохнул. – Если честно, впервые испытываю подобное чувство, и не сказать, что оно мне нравится.

– Я тебя понимаю, – Лукина села в непотребную для воспитанной дамы позу – обхватив колени. Задумалась, наблюдая за своими дочками, и как–то отстранено спросила: как тебе тут?

– Почти привык.

Месяц. Забыл сказать, что провел здесь месяц. Выучил язык на среднем уровне, познакомился со всеми, кем можно, облазил окрестности. Теперь скучаю. Мда… Иные попаданцы

уже миры спасают, королевствами правят, ну, или пытаются выжить, а я просто сижу, учу язык и брожу туда–сюда.

– К чему? – она повернула голову ко мне, с интересом взглянув.

– К размеренной жизни, – наткнулся на непонимающий взгляд, решил пояснить: Обычно я постоянно чем–то занимался там, куда–то шел, что–то делал. Редко приходилось сидеть на месте. И так жило абсолютное большинство чего–то хотевших людей моего мира.

– Хм. А ты чего хотел?

– Стать известным, – пожал я плечами. – Остаться в истории, быть всегда при деньгах. Чтобы люди знали, что я существую на свете.

– Зачем? – удивление свободно читалось в глазах Лукины.

– Тщеславен, наверное, – улыбнулся я. – Но, я всегда любил что–то делать и делиться этим со всеми. Нарисовал что–то, показал это друзьям. Написал – показал. Правда, некоторые стали называть меня хвастуном, но… скорее всего так и было. Потом я очутился на сцене. Стал выступать, играть в постановках, быть ведущим, петь. Мне это нравилось и нравилось безумно. Стоять после выступления и слушать овации, наблюдать за лицами людей, чувствовать, что ты поделился с ними эмоциями, – зажмурившись, вспомнил последнее свое концертное выступление. Аплодисменты, свет софитов, что слепит глаза и крики «браво!». Незабываемые эмоции.

Рядом послышался короткий смешок Лукины.

– Ты был уличным артистом? Чем же тебе нравилось петь и танцевать на забаву публике? Это же удел шутов, скоморохов и трубадуров.

Ее суждение меня несколько оскорбило, однако сделать я ничего не мог – на таком уровне тут театральное и музыкальное творчество. Наслушался уже, да и видел пару раз местных актеров с певцами. Тихий ужас просто. Эмоции показывают навыпят, настолько гротескно, что больше напоминает кривляние обезьян перед зеркалом. Сценарии постановок тоже незамысловаты, как и местные песни. Ни разу не встретил тут что–то, что выбивалось бы из сюжета про доярку Лолину или подвига какого–то рыцаря или короля. Я, конечно, утрирую, были тут и достойные произведения, но их было можно пересчитать по пальцам одной руки.

– Я понимаю твой скепсис. Но мой мир в этом плане шагнул куда дальше вашего, уж поверь.

В ответь я услышал лишь скептичный смешок. Который и был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.

– Ладно, раз уж ты не веришь, давай я тебе кое–что расскажу. На днях тут ради практики перевел со своего языка.

– Давай, – с улыбкой произнесла Лукина. – Хоть время убьем.

– Ну, ну, – я вскочил с земли, встав перед ней. – Михаил Юрьевич Лермонтов!

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай:

мы чужие с этих пор…

Я вспомнил, как пару лет назад услышал это стихотворение в ютубе. Впечатлило сильно. До такой степени, что пару минут сидел и просто смотрел в экран. Именно тогда и увлекся заучиванием стихов. С тех пор много воды утекло, много стихов было заучено, но это – первое. Его я помнил всегда, возможно именно поэтому я решил перевести его первым. И похоже, на Лукину оно произвело огромное впечатление. Сидит, молчит, затуманенный взгляд вдаль. Ну, думаю, нужное впечатление произведено.

– Это было… иначе, – наконец отмерла Лукина. – На голову выше наших произведений.

– Я же говорил.

– Беру свои слова назад, – улыбнулась женщина. – Это было потрясающе.

Довольная улыбка посетила мое лицо. Люблю, когда хвалят.

– А где девочки?

Улыбка слетела с моего лица, и я принялся активно озираться, в поисках искомых девушек. Лукина встала и последовала моему примеру. После нескольких секунд перешла к более активным действиям:

– Кина! Мика! Вика! – приложив ладони ко рту для усиления звука, выкрикнула она. – Где вы?

– БУ! – взорвался сзади нас на три тонких голоска.

Мы, естественно, подскочили от неожиданности, вызвав бурные положительные эмоции у девочек, как–то подкравшимся нам за спину. Напомню, им по пятнадцать, и они до сего времени получают удовольствие от подобных детских шуточек. Или может я просто такой зануда…

– Девочки! – вспыхнула Лукина, зардев словно свежий помидор. – Не пристало воспитанным дамам так себя вести! Тем более при кавалере!

– Простите нас, – одновременно произнесли они поклонившись, однако в голосе, не было ни капли раскаяния, только озорство.

Лукина вздохнула, и тихо произнесла:

– Бегите.

Девочки услышали, подняли головы и посмотрев на мать прыснули во все стороны. А Валентия… Побежала за ними! При этом громко хохоча в такт своим дочерям, ничуть не страшась упасть и словно бы не замечая длинного и тяжелого платья на себе. Я наблюдал за этим с приоткрытым ртом. И несвойственно широкими для меня глазами.

– М–да… И это воспитанная леди?

Ларион почти пол месяца учил меня этикету, культуре и традициям. И женщины во всем этом представлялись неприступными благородными монахинями, главные развлечения которых вышивание, светские беседы и прогулки по саду. Но, как всегда, в реальности все оказалось гораздо прозаичней.

– Вито! Помоги мне поймать этих негодниц! – вскричала на всю округу Валентия, под звонкий смех девиц.

Я представил себя бегающего по полю вместе с ними. М–да… Пойду–ка я лучше. К тому же как–то и неудобно при взрослой женщине, гоняться за ее дочерями и пытаться поймать их. К тому же, у меня только закончился переходный возраст гормоны играют… Короче, я боюсь, что у меня случиться некая реакция на девушек.

– Воздержусь, – спиной отступаем, спиной. – Я пойду лучше.

– Куда это? – ох и не нравиться, как она на меня посмотрела.