Трубецкие. Аристократы по духу

Муховицкая Лира

Когда Лавинии минуло семнадцать лет, за нее посватался богач Жадимировский, человек с прекрасной репутацией, без ума влюбившийся в молодую красавицу. 27 января 1850 года «девицу Лавинию Бравуар, семнадцати лет, католического вероисповедания» выдали замуж за «потомственного гражданина Алексея Жадимировского, православного, двадцати двух лет». Поселились они на Большой Морской, 21, в собственном доме Жадимировского.

Приданого он не потребовал никакого, что тоже вошло в расчет Бравуаров, дела которых были не в особенно блестящем положении, и свадьба была скоро и блестяще отпразднована, после чего молодые отправились в заграничное путешествие. По возвращении

в Петербург Жадимировские открыли богатый и очень оживленный салон, сделавшийся средоточием самого избранного общества.

В те времена дворянство ежегодно давало парадный бал в честь царской фамилии, которая никогда не отказывалась почтить этот бал своим присутствием. На одном из таких балов красавица Лавиния обратила на себя внимание императора Николая Павловича, и об этой царской «милости», по обыкновению, доведено было до сведения самой героини царского каприза. Лавиния оскорбилась и отвечала бесповоротным и по тогдашнему времени даже резким отказом.

Император остался недоволен… и промолчал. Он к отказам не особенно привык, но мирился с ними, когда находил им достаточное «оправдание».

Эта новость достаточно сильно взбудоражила Петербург. Как водится, втихомолку осуждались и монаршие связи, и девицы, отказавшие в милости, осуждались и обсуждались не меньше.

Встреча Трубецкого с Лавинией оказалась для них обоих роковой. 5 мая 1851 года Лавиния вышла из дома на Морской и, как обычно, отправилась к Английскому магазину, возле которого ее поджидал закрытый экипаж. На следующий день генерал-лейтенант Леонтий Васильевич Дубельт, начальник штаба жандармского корпуса, просматривая донесения о событиях минувшего дня в столице, наткнулся на следующее сообщение пристава: «Вчера вечером у сына коммерции советника Жадимировского похищена жена, урожденная Бравуар. Ее, как дознано, увез отставной офицер Федоров, но не для себя, а для князя Сергея Васильевича Трубецкого. Федоров привез ее в дом на Караванной, где и передал князю».

Было доложено государю. Тут только император Николай I вспомнил о своей бывшей неудаче, и, примирившись в то время с отказом жены, не пожелавшей изменить мужу, не мог и не хотел примириться с тем, что ему предпочли другого. Да еще человека не моложе его летами и во всем ему уступавшего, к тому же уже доставившего самому государю столько хлопот.

Император отдал приказ «изловить» негодника. После рапорта Дубельта к поискам беглецов был подключен корпус жандармов и III Отделение. Лишь 17 мая из Москвы пришло известие, что Трубецкой с неизвестной дамой проследовал в Тулу. Два жандармских поручика, снабженные «подорожными на три лошади и письменным распоряжением к местным властям о всемерном содействии», устремились в погоню.

3 июня в заштатном грузинском городишке на берегу Черного моря беглецы были арестованы. Они не провели вместе и месяца. На фельдъегерских тройках, как преступников, их доставили в Петербург. Всю дорогу князь был спокоен, но, когда коляска миновала мост через Неву и Трубецкой понял, что его везут в крепость, он заплакал. Печальной была длинная дорога и для Лавинии.

«Во время следования она была расстроена, беспрерывно плакала и даже не хотела принимать пищу. Разговоры ее заключались в том, что будет с князем Трубецким и какое на него наложат наказание. Приводила ее в тревогу мысль, что ее возвратят мужу. Привязанность ее к князю так велика, что она готова идти с ним даже в Сибирь на поселение, если же их разлучат, намерена провести оставшуюся жизнь в монашестве».

Лавиния беспрестанно говорила, что готова

всю вину принять на себя, лишь бы спасти Трубецкого. Когда брат ее прибыл в Царское Село для ее принятия, он начал упрекать ее и уговаривать, чтобы забыла князя Трубецкого, которого поступки, в отношении к ней, так недобросовестны. Она отвечала, что всему виновата она, что князь Трубецкой отказывался увозить ее, но она сама на том настояла. Князь Трубецкой на допросе ответил, что «решился на сей поступок, тронутый жалким и несчастным положением этой женщины». «Знавши ее еще девицей, он был свидетелем всех мучений, которые она претерпела в краткой своей жизни. Мужа еще до свадьбы она ненавидела и ни за что не хотела выходить за него замуж. Получив от нее письмо, в котором она описывает свое точно ужасное положение, просит спасти ее, пишет, что мать и все родные бросили ее, и что она убеждена, что муж имеет намерение или свести ее с ума, или уморить».

«…Я любил ее без памяти, положение ее доводило меня до отчаяния, – я был как в чаду и как в сумасшествии, голова ходила у меня кругом, я сам хорошенько не знал, что делать, тем более что все это совершилось менее чем в двадцать четыре часа. Когда мы уехали отсюда, я желал только спасти ее от явной погибели, я твердо был убежден, что она не в силах будет перенести слишком жестоких с нею обращений и впадет в чахотку или лишится ума» – так писал сам князь Сергей Трубецкой о предмете своей страсти.

Уведомлен был о поимке жены и Жадимировский, который, однако, не только не выразил никакого восторга по этому поводу, а, напротив, довольно смело заметил, что он ни с каким ходатайством о подобной поимке никуда не входил. По прошествии нескольких дней, когда привезены были и сами беглецы, Жадимировский лично выехал навстречу жене и спокойно отправился с ней к себе домой.

На косвенно предложенный ему вопрос о том, какого возмездия он желает, Жадимировский ответил просьбой о выдаче ему с женой заграничного паспорта и тотчас же уехал вместе с нею, к великому огорчению всех охотников до крупных и громких скандалов. Он не только не выразил ни малейшего негодования в адрес жены, но, напротив, сохранял с ней самые корректные и дружелюбные отношения…

Император Николай Павлович ничем не откликнулся на этот молчаливый протест, разрешил свободный отъезд за границу, который в те далекие времена не особенно легко разрешался, но зато вся сила его могучего гнева тяжело обрушилась на Трубецкого.

Полгода провел Сергей Трубецкой в камере Алексеевского равелина, в Трубецком бастионе, построенном его предком, о чем мы уже упоминали в начале повествования. В феврале 1852 года, лишенный чинов, боевых наград, княжеского титула, он был отправлен рядовым в Петрозаводский гарнизонный батальон под строжайший надзор. Только два года спустя опального князя произвели в унтер-офицеры. При этом Николай распорядился: «Трубецкого отправить на службу туда, где есть случай к делу: в Аральск или в новый форт Перовский» (ныне город Кзыл-Орда).

Лишь после смерти венценосного соперника в 1855 году Трубецкой, совершенно больной, оставляет службу и удаляется в свое имение Сапун Муромского уезда Владимирской губернии. Из сводок полицейского надзора известно, что в марте 1858 года к нему приехала экономка, у которой имелся, что особенно подчеркивалось в рапорте, «хороший гардероб». Нетрудно догадаться, что это была Лавиния… Ей удалось добиться развода, но при этом запрещалось вступать в повторный брак с лицом православного вероисповедания. Однако счастье соединившихся влюбленных было недолгим.