Трудная борьба
Шрифт:
— Да мне этого вовсе и не надо, — возражала Анюта:-с какой же стати мне мешаться в разговоры мальчиков! У них свои дела, у меня свои!
— Ну да, и они считают тебя глупою, необразованною, а я не хочу, чтобы обо мне так думали; я не хочу быть глупее других!
Анюта, не любившая споров, пожимала плечами и замолкала, а Оля продолжала заниматься прилежно и очень мало отставала от Мити, хотя он перешел в четвертый класс гимназии опять первым учеником.
ГЛАВА IV
Учась у одного брата и уча другого, исполняя, кроме того, по приказанию матери, разные мелкие хозяйственные работы, Оля была до того занята, что не обращала внимания
— Ольга, — объявила ей один раз мать с торжествующим видом: — поздравь сестру: она выходит замуж!
— Анюта!.. Замуж?! — вскричала Оля, широко раскрывая глаза. — Как же это можно! Разве она уже совсем большая?
— Глупенькая, — засмеялась Анюта с сильно закрасневшимися щеками, и слезами на глазах: — ведь мне семнадцать лет!
— Да, в самом деле! За кого же ты выходишь, Анюточка?
— За Филиппа Семеновича Верхнеудинского! — тем же торжествующим тоном провозгласила Марья Осиповна.
— Господи! Неужели правда? Он такой сердитый и некрасивый! — вскричала Оля. Ей ясно представилась тощая, длинная фигура Верхнеудинского, его тонкие губы, безжизненные серые глаза, редкие обвислые волосы; ей стало жаль сестры, и она со слезами прижалась к ней.
— Глупости ты говоришь, — заметила довольно строго Марья Осиповна:- красота последнее дело, а что Филипп Семенович сердит, это неправда: он только человек серьезный, не любит пустяков, имеет свои привычки, свой взгляд на вещи, которые нужно уважать. У Анюточки характер тихий, кроткий, она сумеет угодить ему, и тогда ей от него ни в чем отказа не будет. Вон, погляди, какие часы с цепочкой он ей подарил.
Анюта вынула из кармана и открыла перед глазами сестры футляр, в котором, на синем бархате, блестели маленькие золотые часики, окруженные длинною, толстою золотою цепочкой. В эту минуту Оле представлялась высокая фигура жениха рядом с маленькою, тщедушною фигуркою сестры; ее нежный, робкий голосок рядом с его твердым, нетерпящим возражений голосом и — из-за слез, застилавших глаза ее — она не могла хорошо разглядеть блестящего подарка.
Оставшись одна с сестрой, Оля вздумала вызвать ее на откровенность: ей все казалось, что Анюта не может по доброй воле согласиться на замужество с таким человеком.
— Анюточка, — допрашивала она ее: — скажи мне правду: ты рада, что идешь замуж за Филиппа Семеновича? Тебе не страшно?
— Чего же бояться, Олечка? — с своею обычною спокойною рассудительностью отвечала Анюта. — Конечно, будущего никто не может знать, но я надеюсь, что мне будет хорошо; ведь теперешняя моя жизнь не очень-то сладка.
— Тебе неприятно работать? Но ведь ты это делаешь по своей охоте: если ты хочешь, маменька не будет тебя заставлять!
— Не одно это, Оля. Разве приятно так жить, как мы живем? Ни мы никого не видим, ни нас никто не видит, не на что платья себе порядочного сделать… Другие девушки в мои годы веселятся, наряжаются, а мне и в гости не в чем выйти! Я знаю, что у Филиппа Семеновича характер суровый, но я уже решилась во всем угождать ему. Зато я буду хозяйкой у себя дома, и знакомство у меня будет порядочное; он меня и в театр, и в клуб на танцевальные вечера будет вывозить, — он уже обещал, — и на наряды будет мне давать деньги…
— А ты зато должна будешь во всем ему, во всем покоряться, вечно угождать?
— Ну, так что же, Олечка? И покорюсь! Зато увидишь, как я славно заживу! У нас будет квартира в пять комнат, в гостиной будет стоять синяя шелковая мебель! Ты будешь часто приходить ко мне в гости?
Оля
Анюте очень хотелось сыграть свадьбу тихую, в присутствии только родных и самых близких знакомых, но Филипп Семенович рассудил иначе; ему приятно было поскорее показать веем знакомым свою молоденькую, хорошенькую невесту, и он решился отпраздновать свадьбу блестящим балом, на котором было бы около сотни гостей. Такое решение сильно встревожило Марью Осиповну. Ей и детям нельзя было не присутствовать на свадьбе, а в каких костюмах явятся они в такое многолюдное общество? Просить у жениха-было совестно: он и без того дарил Анюте и деньги, и разные безделушки. Пришлось обратиться к Лизавете Сергеевне, и она не отказала в помощи, так как от души радовалась «счастью», выпавшему на долю племянницы. Решено было, что младшие дети останутся дома, что гимназисты старательно вычистят свое форменное платье и поедут в нем, Марья Осиповна наденет старое шелковое платье, мантилью и чепчик Лизаветы Сергеевны, которая сделала себе к этому случаю новый роскошный туалет, а Оле сшили хоть не богатое, но свеженькое, хорошенькое беленькое платье.
В первый раз еще пришлось быть детям в таком многолюдном, незнакомом, нарядном обществе, среди богатой, блестящей обстановки. Они совсем растерялись, не знали, на что глядеть, чем любоваться. Сначала, для большей смелости, они стояли вместе, втроем, и на ухо робким шепотом передавали друг другу замечания обо всем окружавшем. Но вот Митя заметил среди гостей своих двух товарищей гимназистов и отправился к ним вместе с Петей, а Оля осталась одна. Девочка чувствовала такое смущение, такую неловкость, что даже перестала жалеть Анюту. Ей казалось, что все на нее смотрят, что сейчас кто-нибудь подойдет, заговорит с ней, а она не будет знать, что отвечать. Но вот музыка заиграла, в зале составилась кадриль. Олю никто не приглашал на танцы, никто даже не обращал на неф внимания, и она мало-помалу осмелилась до того, что стала разглядывать танцующих. Что это? В нескольких шагах от нее, среди взрослых девиц и мужчин, танцующих кадриль, стоит девочка, по-видимому, не старше ее. Но только эта девочка нисколько не конфузится! Как она мило танцует, как мило развеваются ее пепельные локоны из-под венка розовых маргариток! Как она оживленно разговаривает со своим кавалером! Как громко смеется! Даже, кажется, слишком громко! Вон с каким удивлением посмотрела на нее эта госпожа в желтом платье… Хорошо бы с ней познакомиться — она, кажется, такая веселенькая и совсем не важничает…
Кадриль кончился. Оля не спускала глаз с девочки. Она видела как ее подозвала к себе полная дама в фиолетовом бархатном платье и что-то пошептала ей; девочка покраснела, попыталась возражать, — дама строго взглянула на нее, прошептала еще что-то, и девочка, сильно покрасневшая, недовольная и сконфуженная, удалилась в тот самый уголок, в котором сидела Оля. Несколько минут они сидели рядом, молча, искоса оглядывая друг друга. Первая заговорила Оля:
— Вы любите танцевать? — спросила она, чтобы начать разговор.