Трудная позиция
Шрифт:
— Конечно, учиться в стенах академии лучше, — признался Крупенин. — Но так уж у меня вышло. С Севера уехать невозможно было. Там всегда — как в бою. Даже рапорта подавать не стал.
— А я все по вашему дневнику понял.
— Дневник что, в нем одна сторона дела, — сказал Крупенин.
— Верно, одна, но какая!.. — Осадчий многозначительно подмигнул, как бы говоря: «Скромничаете, молодой человек, все ясно». Потом он встал и протянул Крупенину руку.
— Ну что же, Борис Афанасьевич, постарайтесь, поработайте с Красиковым.
Проводив Осадчего,
У здания казармы Крупенин остановился. Вся его батарея, вооруженная лопатами и фанерными листами, была во дворе. Курсанты работали возле молодых посадок, старательно, по-хозяйски обкладывая каждое деревцо снегом. На глаза командиру первым попался маленький вездесущий Винокуров. Торопливо опустив лопату и кое-как поправив шапку, он доложил:
— Олесеву тайгу спасаем, товарищ старший лейтенант.
— Вижу, вижу. — Крупенин сразу вспомнил осенний день, солнечный, ветреный и очень пыльный. Батарея только что пришла тогда с полевых занятий, и курсанты вот на этом самом месте отдыхали, щурясь от колючих песчаных вихрей. Потом послышался голос комсорга Иващенко: «А що, хлопцы, тут нам для защиты яку-нибудь посадку зробыть? Чи сосну, чи тополь...» Кто-то насмешливо ответил: «Чего там с тополем возиться. Давай, Олесь, каштаны киевские. Были киевские, будут наши, азиатские или сибирские, все одно». Но Иващенко не смутился, он сказал серьезно, что каштаны не каштаны, а сосну сибирскую и карагач сухостойкий посадить вокруг казармы очень даже неплохо. Крупенину тоже затея с посадкой понравилась, и он в тот же день договорился с начальством, чтобы дали машины для поездки за саженцами. А когда деревца были посажены, кто-то из батарейных остряков у первых сосенок вбил колышек с фанерной дощечкой и написал тушью: «Внимание! Тайга Олеся». Крупенин смеялся тогда вместе с курсантами над этой выдумкой.
Подошел Иващенко, стал объяснять, что курсанты решили укрыть все деревца снегом, потому что по радио сообщили о возможных больших гололедах.
— Давайте, давайте, хорошо, — поддержал Крупенин и, посмотрев по сторонам, спросил: — А где Красиков? Работает или сидит в казарме?
— Хиба ж вин может усидеть, товарищ старший лейтенант? — сказал Иващенко. — Робыть, як вси хлопцы.
— А как настроение у него, не заметили?
— Днем трохи журился, а зараз все як будто гарно.
— И ничего не говорил он вам о своих намерениях?
— Та щось не чуял, товарищ старший лейтенант.
— Тогда зовите его сюда.
Иващенко повернулся и крикнул курсантам, которые работали поблизости:
— Гей, хлопцы, пошукайте Миколу!
Сразу откликнулось несколько голосов:
— Красиков, к командиру!
Прибежал Красиков, разгоряченный, запыхавшийся, будто после упорных спортивных состязаний. Из-под надвинутой на брови шапки удивленно посмотрел на командира.
— Вы мне нужны, — сказал Крупенин. — Пойдемте в казарму.
Курсант начал проворно отряхиваться от снега, расправлять сборки шинели под ремнем. Иващенко ожидающе смотрел на командира.
— Вы тоже, комсорг, пойдемте, —
16
Степь была белая, слепящая, с мохнатыми кустами бобовника и розоватой морозной дымкой у горизонта. На холмах снег узорчато растекался, будто морской песок на волнистой отмели.
Часа полтора назад, когда Надя и Вашенцев вышли из городка, вдали курилась поземка, угрожая разыграться и сорвать прогулку. А теперь все замерло — ни ветра, ни звука, только легкая перекличка лыж: жж-виг, жж-виг.
Надя вырвалась вперед на целый десяток шагов. Ей так было лучше — один на один с огромным простором, в такт движениям рождалась новая музыка, такая же, как снег, солнце и синее небо.
Вашенцев держался на небольшом расстоянии. Отсюда хорошо было видно, как девушка, размахивая бамбуковыми палками, то взбиралась на какой-нибудь пригорок, то, пригнувшись, весело скользила вниз, сбивая серебристую пыль с бобовника. Ее волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки, буйно вспыхивали и струились при каждом движении.
— Идите сюда, Олег Викторович, — позвала Надя, остановившись над широкой балкой, как бы разделившей всю степь на две части. — Какое чудо, смотрите!
Внизу, на пылающей снежной белизне, выделялась большая полоска льда, такого же чистого и прозрачного, как небо. Казалось, что вся синева неба слилась туда.
— Идемте скорей. — Надя, взмахнув палками, устремилась по крутому скату вниз, прямо к синей полоске. Но ее лыжи, едва коснувшись льда, разъехались в разные стороны, и Надя упала, выронив палки. Вашенцев съехал следом за ней, только помощь его уже не потребовалась. Надя сама встала, прикрепила к ногам лыжи и легко побежала дальше. Вашенцев опять оказался позади.
— Где же вы, Олег Викторович? Догоняйте!
— Смотрите, осторожней, — сказал Вашенцев, ускоряя шаг, чтобы идти рядом с Надей.
К полудню лыжники достигли первой горы и сразу, не отдыхая, стали подниматься кверху. Вашенцев знал эти места хорошо. Он приходил сюда с курсантами совсем недавно, перед Новым годом, и сейчас хотел вывести Надю к спуску, который больше всего ему нравился.
Подниматься было все труднее. Встречались обрывы, острые льдистые выступы. Вашенцев несколько раз пытался взять у Нади лыжи, но она и слушать не хотела, оступалась, падала, но все же пробиралась вперед.
— Если вы не будете слушаться, я не поведу вас дальше, — сказал Вашенцев как можно строже.
Все лицо у Нади, от лба до подбородка, пунцово горело. На правой щеке — все время дул не сильный, но холодный высотный ветер — обозначилась чуть приметная подозрительная белизна.
— Во-первых, разотрите щеку, — приказал Вашенцев. — А во-вторых, давайте руку и идите за мной.
Остаток трудного пути он шел впереди и крепко держал ее за руку. Надя не противилась.
Спуск, куда Вашенцев привел Надю, был некрутой и очень ровный. Через каждые пятьдесят — шестьдесят метров здесь проходили довольно широкие террасы, удобные для остановок. По бокам не было ни одного обрыва, лишь по-медвежьи горбились под снегом валуны-гиганты, и мелкие зеленые сосны толпились, как любопытные мальчишки на лыжных соревнованиях.