Трудно быть солнцем
Шрифт:
За время своей карьеры в милиции он видел достаточное количество трупов, чтобы стать невосприимчивым к ликам смерти, однако скелет произвел на него гнетущее впечатление. Еще мальчишкой, в местном краеведческом музее, он видел фотографию прелестной молодой дивы, Анны Радзивилл, в белом платье, огромной шляпе и с зонтиком от солнца. И вот, вероятнее всего, теперь он видит останки Анны, найденные в парке княжеского дворца.
– Эта жуть способна вызвать переполох в городе, – сказал Петр Георгиевич. – Витя, – обратился он к полковнику, – как обстоит дело с расследованием убийства этой студенточки,
Кичапов ответил:
– Пока нет, Петр Георгиевич, но мы прикладываем все усилия…
– Что-то я этого не заметил, – проворчал мэр. – Люди шушукаются, ведь на ее теле обнаружили лилию, на шее был затянут шарф и что, это идиотское возобновление тех самых «цветочных убийств»? Я, как мог, старался пресечь слухи, но ничего не получается. А теперь весь город только и будет говорить о том, что найден скелет Анны Радзивилл. И главаря этой секты ты вычислить не в состоянии! А ведь меньше чем через год выборы, Витя, и если я пролечу, то не поздоровится всем, и в первую очередь тебе. Ты потеряешь свое теплое место, учти это!
Патологоанатом, погруженный в изучение скелета, казалось, не замечал перепалки между мэром и начальником милиции Староникольска.
– Я не потерплю, чтобы произошло новое преступление, – сказал Белякин. – Брось все силы на то, чтобы изловить этого маньяка. А я займусь прессой.
Затем, повернувшись к врачу, мэр произнес:
– А вы будете молчать обо всем, что знаете. Никаких сведений, даже в семье не говорите про скелет Анны. И постарайтесь как можно быстрее прислать отчет лично мне. Всего хорошего!
Мэр вышел из прозекторской. Кичапов перевел дыхание и беззлобно произнес:
– Тоже мне, Петр Первый, раскомандовался!
Петр Первый – было прозвище мэра среди подчиненных. Белякин отличался вздорным и злопамятным характером и чрезвычайно быстро терял самоконтроль, когда события принимали невыгодный для него оборот.
– Думает, если отдаст приказ, то мы в пять минут найдем этого придурка, который придушил девчонку, – сказал начальник староникольской милиции. – Ну, что скажешь, Сергеич?
Патологоанатом, копаясь в костях, ответил:
– Витя, я не хотел говорить при Белякине, но едва я увидел это, – он потряс древним шарфом с изображением розы, – так сразу понял: вот оно, орудие убийства!
– Ты это о чем? – спросил полковник, непонимающе мигая глазами. – И кстати, у тебя есть что-нибудь выпить?
– В шкафчике бутыль со спиртом, – ответил врач. – Так вот, я думаю, нет, практически уверен, что Олеся Гриценко, тело которой я осматривал, была удушена подобным шарфом.
Полковник Кичапов, звякнув мензуркой, налил себе немного чистейшего спирта и не морщась, в один присест осушил ее.
– Еще раз, Сергеич, и поподробнее. Сегодня я не в состоянии что-либо воспринимать.
Патологоанатом, привыкший к тому, что Кичапову требуется разжевывать элементарные вещи, повторил:
– Студентка была задушена. Точнее, кто-то вначале впрыснул ей в плечо сильный наркотик, а когда она практически мгновенно потеряла сознание, удушил. Убийца воспользовался шарфом с изображением лилии. Как я вижу, он идентичен по составу нитям, из которых состоит найденный в котловане шарфик.
Полковник
– Хорошо дерет, спирт-то! Значит, ты хочешь сказать, что девчонку и Анну, если эти останки принадлежат Анне Радзивилл, задушили одним и тем же шарфом?
– Ну, не одним и тем же, ведь этот до сегодняшнего дня покоился под землей, – возразил патологоанатом, – но Олеся была умерщвлена подобным же шарфом. И возникает вопрос – откуда он у убийцы?
– Э, Сергеич, это не так важно, – сказал полковник Кичапов, – куда важнее следующий вывод: если и Анну, и девчонку убили одинаковым способом с применением практически одинакового средства, то это значит, что наш убийца пытается копировать «цветочные убийства» 1916 года. А это, друг мой, очень и очень плохо. Однако пока не доводи свои мысли до сведения Белякина. Ну, я пошел, у меня в связи с этим скелетом сегодня полно дел. Отчет, как только будет готов, отправишь сначала мне, мэр перебьется. И постарайся сделать все как можно быстрее.
Полковник вышел прочь. Патологоанатом остался один на один с найденным в парке скелетом. Он осторожно отцепил брошку в виде дельфина с сапфировыми глазками от платья, подхватил едва не рассыпавшуюся в прах сморщенную полусгнившую розу.
– Итак, Анна Ильинична Радзивилл, посмотрим, что я могу сказать про последние секунды вашей жизни, – проговорил он будничным тоном и принялся за свою работу.
«Сего, 7 октября года 1916 Аnno Domini, я приступаю к записям, которые, возможно, смогут пролить свет на череду странных и зловещих событий, вовлеченным в паутину которых оказался столь милый моему сердцу городок наш, Староникольск.
Я, Елена Карловна Олянич, появилась на свет 27 февраля 1867 года. Родители мои, Карл Иванович Олянич и супруга его, Нина Игнатьевна, урожденная Серьянинова, воспитывали меня в строгости, что, несомненно, сформировало мой характер и воззрения.
Я с самого детства проявляла интерес к наукам, что отцом моим не поощрялось. Человек суровый и глубоко религиозный, он считал, что девушкам не пристало заниматься чем-либо еще, кроме как домашним хозяйством и воспитанием многочисленных отпрысков. На примере матери своей, которая произвела на свет кроме меня еще семерых детей, я видела, что ничего хорошего в подобном существовании нет. Она скончалась, не дожив до своей тридцать восьмой годовщины. И, как я уверена, не последнюю роль в ее трагической судьбе сыграл мой отец, ныне также покойный. Господь забрал его к себе после несчастного случая – он упал с лошади, которая испугалась змеи, и сломал шею. В момент его смерти мне было четырнадцать лет.
Заботы по воспитанию детей взяли на себя наши дальние родственники. Впрочем, я долго не задержалась в Староникольске. Унаследовав от матушки некоторую сумму денег и не спросив ничьего соизволения, я уехала за границу. Вольный воздух Германии позволил мне почувствовать себя в совершенно ином мире. Я стала студенткой прославленного Геттингенского университета, который и окончила, получив звание доктора философии. Однако меня не занимали гуманитарные науки, я отдавала предпочтение точным предметам. Математика, биология, химия – вот что определяло круг моих приоритетов.