Трудно быть замполитом
Шрифт:
— Не поверишь, какого красавца мы сыскали!
Голос Серины послышался над самым ухом, едва не провоцируя инфаркт.
— Сдурела?! Подкрадывается… Че так долго?
Ворчание не скрыло нотки радости в моем голосе. Все-таки приятно видеть дружелюбные лица. Пусть Пегги весь день хмурится, как обычно избегая смотреть на мена, а типаж Серины нельзя описать иначе, как «подозрительный».
— А наряды, а сапожки? — она закружилась на месте, демонстрируя новенькое серое платье. — Благодари судьбу, что там не сыскалось цирюльника, иначе я бы и назавтра не возвратилась.
—
— И это правильный ответ! — она швырнула в меня комком мужской одежды.
Ношеной и дешевой, но все же не домотканой.
Будучи в хорошем расположении духа, аптекарь жестом велела спорстменке высыпать мешок на подстилку. В закатном солнце заблестели яблоки, грибы и прочий хлам, что дамочка закупила на ворованные деньги.
Поскольку моя рожа чересчур приметна, за покупками в запасной лагерь ходили они вдвоем, оставляя меня прятаться в расщелине на отшибе.
— Тебя разыскивает некий Клебер. — голос брюнетки звучал обвиняюще. — Тот толстый управитель объявил за твою голову три дюжины золотых.
— Скока-скока?!
Етить, да все арбалеты меньше стоили! Вместе повозками, болтами и караванщиками! Чего же он так расщедрился? Неужто он… Неужто он ею дорожил? Коллет для барона была не просто голодным ртом?
Твою-то мать.
— Тебя описывают как вора, насильника и убийцу. Что ты обманом и соблазнением похитил знатную даму, что был в сговоре с разбойничьей шайкой.
Разумеется… Стюард бросил на меня всех собак, чтобы отмазаться от барона. Мол, Клебер сам дурак, что ко двору такого пустил, а управитель не при делах. Судя по награде, у него получилось.
— Ты в это веришь?
Пегги долго смотрела, как в котелке закипает вода и только потом ответила:
— Знамо-дело, не верю. Но остальные поверят. А я хочу знать истину.
— А я нет, мне плевать. — грызя яблоко за яблоком, Серина не выказывала интереса к чему-то, кроме своего желудка.
— Ладно, хрен с тобой… Я убедил барона Клебера провернуть одну нехитрую сделку, закупив арбалеты на юге и продав их на севере…
— Ты хотел заработать на чужой крови и смерти? На войне?
— Именно… Уже в порту, где мы собирались грузиться на галеру, выяснилось, что война кончена. Сама понимаешь, делать нечего, пришлось бежать. За мной увязалась… Нет, не так. Мы сбежали вместе с племянницей барона. У нее там свои причины были. Сели в обоз к контрабандистам, а дальше… Дальше я уже говорил и повторять не буду. Не контрабандисты они оказались.
Пегги кивнула и достала из-за пазухи стеганой куртки отполированную дощечку из дорогого дерева с нарисованной физиономией. Моей физиономией.
Елки… Стюард аж на художников расщедрился.
Пегги неправильно истолковала мое удивление:
— Это бледнозадая стащила. Прямо из-под носа гвардейцев.
— Предпочту «Ловкорукая»… — чавкала Серина, забыв про манеры. — Дайте мне взглянуть, а то рассмотреть не успела… Ух ты! А ты не говорил, что был столь миловидным… Эй, простушка, ты его таким видела или его уже уродцем привели?
Пегги чуть покраснела и вместо ответа протянула еще один рисунок.
— У тебя руки дрожат.
— Замерз…
— Ох ты… Вас и на мгновение оставить нельзя! Дай сюда! — аптекарь вырвала дощечку и бросила в костер. — Ночью заслышу, что рыдаешь, рот зашью!
Я было дернулся, но масляная краска уже вспыхнула. Злость, желание поставить охреневшую суку на место, но ничего. С места не сдвинулся, подавил. Она права, нечего сопли пускать. Это всего лишь рисунки…
— Прекрати скорбеть! Люди гибнут, привыкай!
— К такому нельзя привыкнуть.
— Философ деревенский… — спешно ища, как бы сменить тему, она уставилась на Пегги. — К слову о деревенских. Не потрудишься объясниться? О каком таком «Тристане» ты там блеяла и с чего вдруг пыталась подставить голову под меч той белобрысой?
— Не хочу.
— А ты захоти! Вы! Оба! Довольно на сегодня траурных мин и томных вздохов! Если Замнаврал не выдумал, мы целый город от огня уберегли! Это необходимо отметить, разве нет? Ай, плевать… У меня бурдюк вина, полкруга сыра, и я хочу историй! И не глядите так, будто я злодейка! Кто платит, тот и заказывает музыку, все честно.
Брюнетка нехотя взялась за миску и, чуть пожевав, начала:
— Нечего рассказывать, родом с призамковой деревни, что неподалеку от Живанплаца. Папаша кузнечил мал-помалу, подковы, гвозди… Все как ты сказала. Куры, козы…
— Давай к интересному, как застукала отца, сношающего козу…
— Не было такого!
— А ты соври! Я хочу интересное, а не про подковы и как невинность на сеновале теряла!
— Я не теряла!
— О-о-о, уже интересно…
— Да дай ты ей рассказать, че как маленькая?
Аптекарь фыркнула, показала мне язык и продолжила пить молча.
Будучи еще ребенком, Пегги как-то раз пасла коз, когда приметила группу мальчишек, что травили одного из своих.
— Пажи с замка, которому принадлежала деревня. Били, плевали, обзывали самого маленького из них. А я возьми да палкой их отогнала. Тому губу, сему нос набекрень. Отец страшно злился, розгами отходил. Кричал, что гвардейцы придут, что чудом будет, если плетей дадут да изгонят, что руки-ноги отрубить могут. Пажи-то с благородных были…
— Раз ноги-руки на местах, стало быть, не пришли?
— Отчего же, пришли. С кошелем полным серебряных «роз»… Папашку едва падучая не хватила.
Когда побитые пажи прибежали в замок и принялись ябедничать на «грязную девку», за нее вступился тот самый, которого обижали. По удачному стечению обстоятельств, он был единственным сыном уже порядком немолодого лорда. Странно, но к блеянию мальчишки прислушались и вместо наказания Пегги решили наградить.
Деревенскую девчонку, с бухты-барахты, «выкупили» у отца, на службу в замок. Да не прачкой, горничной, кухаркой, а личной слугой того мальчишки.