Трудности белых ворон
Шрифт:
— Нормально. Красота – умереть не встать. Иди.
Шурочка розовой птичкой выпорхнула из комнаты, оставив после себя легкий парфюмерный запах крема, пудры, дезодоранта. « Не буду вставать. Пусть уйдет на свою йогу, тогда…» — подумала Люся, сладко, на вдохе, потянувшись и переворачиваясь на спину. В ту же секунду подала голос лежащая на полу около дивана телефонная трубка.
— Да… — хрипло прошелестела в нее Люся.
— Доброе утро! — услышала она радостный голос Ильи. – А я ведь пришел к тебе с приветом… Рассказать, что солнце встало! Что оно, понимаешь ли, горячим светом по листам затрепетало…
—
— Ну что ты, нет, конечно! Вот тут бабка Нора спрашивает, что тебе приготовить на обед? Она так обрадовалась, что даже приступ астмы прошел! Ты морского окуня с овощами любишь?
— Не знаю. Люблю, наверное… Да я все люблю. Наша невестка все стрескает…
— Вставай, девять часов уже! У меня сегодня только одна пара в институте, я в первом часу за тобой заеду.
— Давай, жду…
Люся положила трубку обратно на пол, еще раз потянулась. Услышала, как захлопнулась за Шурочкой входная дверь, послушала наступившую благодатную тишину. За окном вовсю светило яркое мартовское солнце, на душе было легко и весело. « А Гришковец–то и правда молодец!» — в который уже раз подумалось ей, — « Вот я уже и здорова, и никакого Глеба в моей жизни никогда будто бы и не было…» Она легко встала с дивана, громко включила музыку. Умываясь, широко улыбалась и подмигивала своему отражению в зеркале, потом принялась внимательно разглядывать свое лицо с выступившими веснушками, долго причесывала волосы, решая, завязать их в обычный хвостик или все–таки распустить по плечам. Спохватившись, строго погрозила себе пальцем в зеркало: так и не заметишь, как маска из овсяных хлопьев на лице окажется…
Илья ввалился в квартиру, как и обещал, в первом часу, запыхавшийся, разомлевший от солнца, в распахнутой настежь куртке. Они долго ехали в забрызганной грязью маршрутке на другой конец города, молча переглядываясь и улыбаясь, а чему — и сами не смогли бы определить – весне, солнцу, друг другу, морскому окуню, что уже вовсю томился в овощах на плите в уютной кухне маленькой двухкомнатной квартирки, или еще чему, не видимому чужому глазу и известному только им одним…
— Здравствуйте. Меня зовут Элеонора Павловна. Проходите, Люсенька, не стесняйтесь. Обедать будем на кухне. В комнате , извините, лекарствами пахнет… Не возражаете?
Бабка Нора стояла в прихожей в неизменном своем строгом черном платье с белым крахмальным воротничком, безукоризненно причесанная, улыбалась навстречу добрыми серыми глазами.
— А почему вас все Люсей называют? Какое–то кухаркино имя… Это производное от Людмилы? – спросила она, когда уселись, наконец, за красиво накрытый к обеду стол, и протянула Люсе исходящую вкусным овощным паром тарелку. – Пробуйте, по–моему, замечательно получилось…
— Нет, Элеонора Павловна, я действительно Люся, тут уж ничего не поделаешь! – легко рассмеялась девушка, с удовольствием отправляя в рот кусочек морского окуня, пропитанный горячим овощным маринадом. – По паспорту я Люсьена, такое вот редкое имя… Вы помните, актриса была с таким именем, а дедушка – мамин папа – был тайно в нее влюблен. Говорил – такой же красавицей вырастешь! Я потом видела ее в каком–то старом фильме. Ничего
— Ах, вот оно что… Ну, Люся так Люся! – улыбнулась ей в ответ бабка Нора. — А лицо у вас , Люся, совсем даже не простецкое. Знаете, я тут недавно перечитывала «Обрыв» Гончарова – очень уж вы на Веру похожи…Вот именно с таким лицом я ее себе и представляла. Точь–в–точь…
— Да? – удивилась Люся. – Странно…Но она ведь барышня, хоть и с характером. Юбки–пелеринки — локоны… А у меня что? Джинсы да свитер! Нет, никак не тяну я на гончаровскую барышню, Элеонора Павловна…
— Как это? А образ? У вас тот же умный и быстрый взгляд, тонкое благородное лицо, темные волосы… А глаза! Какие трагически–красивые у вас глаза! Нет–нет, и не возражайте мне, Люсенька, именно в вас я сейчас гончаровскую Веру и увидела. А пелеринки да локоны – это всего лишь видимое глазу обрамление. Не больше.
— Под корнем квадратным?
— Да! Именно! – засмеялась тетя Нора, обернувшись к Илье, — успел таки задурить голову девушке теориями своими?
— Почему это своими? – возмутился Илья. – Это ж не я придумал, чего ты…
— Так, значит, вы, Люсенька, тоже классику почитываете? Удивительно просто! Сейчас ведь Гончаровым не увлекается никто, молодые девушки ночи напролет в обнимку с книгой уже не проводят… Хотя о чем это я? Это ж надо моего внука знать – у него другой девушки просто и быть не могло.
— Да я не его девушка, Элеонора Павловна, не в том смысле… Просто мы дружим, скорее даже, приятельствуем… Я ведь намного старше, знаете ли. Между нами ничего серьезного быть не может, к сожалению.
Тетя Нора усмехнулась про себя и возражать Люсе не стала. Эта девушка действительно ей нравилась. Чувствовалось в ней что–то очень тонко звенящее и отчаянно–умненькое, и глаза у нее такие необычные – просто таки расчудесные глаза.
А как мило она кокетничает — как настоящая книжная барышня. Старше она намного, видите, ли…
— А внук у вас и в самом деле замечательный, Элеонора Павловна, — словно прочитав ее мысли, повернула Люся голову к совсем уже смущенному Илье, – и я вовсе не льщу вам ради приличия, не думайте даже. Я вообще многому у него учусь. У него ценностные ориентиры очень интересные, знаете ли. Не такие, как у всех. Сейчас нам, молодым, что нужно? Нам хорошее образование подавай, потом карьеру стремительную, да чтоб цель была – побольше материального заполучить…
— А вы что, против материального? – с интересом спросила Элеонора Павловна.
— Нет, почему… Я хочу быть богатой! Деньги ведь дают определенную свободу.
— Свободу от чего, Люсенька?
— А свободу выбирать–быть счастливой или нет. Как говорит моя работодательница, счастье – это всего лишь цена вопроса. Деньги сейчас многое решают…
Боже, как ей нравилась эта девушка… Хотя и глупенькая еще, конечно. Но опять же чувствуется, очень сильно чувствуется — с годами поумнеет. А пока вон о счастье толкует, будто в развлекательном реалити–шоу участвует… Ну ничего, пусть. Да и не дай ей бог поумнеть раньше времени, как ей в свое время пришлось. Потому как истинное знание о предмете тогда только и приходит, когда за ним со стороны наблюдаешь. И о материально–денежной жизни в том числе, если со стороны…