Трудности работы авантюристом

Кутагава Рюясаки

Лорд де Феас не дослушал, тут же попытался войти в покои сына, но его бесцеремонно схватил за плечо Зурд и жёстко, но уверенно, отстранил назад, и вошёл в покои сам, при этом вновь оголив свой парадный меч. Вообще-то этот позолоченный клинок, украшенный кровавыми рубинами, был исключительно парадной вещью, и он не должен был быть острым, для боя меч не предполагался вовсе, капитан рыцарей обычно им посвящал других достойных воинов и отличившихся героев в рыцарский ранг… тем удивительней было, что Зурд послал напрочь все правила этикета, и клинок в его ножнах был идеально заточен, и без труда взрезал кожу на шее стражника. И почему-то Лорд де Феас думал об этом, именно

это волновало его, а то, что ожидает его в покоях… шутка судьбы, к которой он готовился уже долгое время, и войдя в покои, даже не удивился. Разве что вновь ощутил дичайшей силы отвращение.

В комнате так же пахло прокисшим вином и тухлой едой. Но к этой омерзительной вони примешался аромат испражнений и крови.

Тео, его родной сын и единственный наследник древнего рода, что после него должен был занять трон герцогства, лежал на полу возле собственной койки, всё лицо в кровавой пене, глаза выпуклые, гримаса на лице обезображена мукой, а из груди, посреди алого цвета пятна так сильно заметного на белоснежной рубахе, торчит кончик арбалетной иглы, такие используют для пробития рыцарских лат, и обычно начиняют ядом… отсюда и пена у рта и общая гримаса мучений.

Зурд же склонился рядом с покойным, и одной рукой закрыв в отвращении нос, а второй ладонью поводя перед раскрытым лицом Тео, капитан стражи мрачно констатировал:

— Он мёртв, мессир… приношу вам искренние соболезно…

Лорд де Феас заржал как последняя пьяная тварь, что заседает с дружками до вечера в каком-нибудь трущобном трактире. Он хохотал так беззаботно, что порой из его рта вырывалось беспардонное похрюкивание, а глаза светились и блестели от слёз.

Зурд поспешил встать, и отойти как можно подальше от вонючей субстанции, при этом с лица капитана не сходило заботливое выражение, и в голове своей он в серьёз беспокоился, не свихнулся ли его величество герцог, не тронулся ли его рассудок после жестокой расправы над единственный сыном?

А Лорд де Феас тем временем закончил смеяться. Ещё раз окинул труп сына спокойным взглядом и спросил вдруг у Зурда странную вещь:

— Не сделаешь ли мне сынка, друг Зурдиас, чтобы я попытал счастье в новой попытке воспитать достойного человека… а то первый экземпляр вышел столь неудачливым, что я серьёзно начинаю предполагать, не я ли тому виной?

Капитан стражи не нашёлся с ответом. Слова из уст Герцога звучали столь дико, что Зурд на пару мгновений выпал из реальности, а Герцог де Феас в то же время продолжал:

— К тому же мне нужно отыскать убийцу, и… сказать ему большое спасибо. Я весьма благодарен ему, хотя он явно не для меня постарался.

Зурд чуть пришёл в себя и встряхнул головой.

— Вы думаете это тот же самый?

— Ну, сомнения есть, однако что-то мне подсказывает, что это был тот же человек… или существо какой другой расы, однако это наверняка был один и тот же убийца, или одна и та же организация. Уж больно хороша подготовка… дай теневой сотне приказ, я помню, что у тебя там была пара бывших волшебников, так вот пусть изготовят амулет поиска на крови с алебарды стражника, пусть найдут его и…

— Убить, или доставить к главному палачу Кастиллу?

— Не-ет, Кастилл изъявил желание отойти от дел, да и убийца скорее совершил доброе дело, нежели напакостил нам. Сделай-ка лучше вот что…

***

Джорджи лежал в своей комнате в доме Сибиллы, и не мог уснуть. Мешала невероятная усталость и зуд в перебинтованном плече.

Его планы – уехать из Гришара в этот же день вновь не оправдались. Один из ублюдков стражников сумел зацепить его своей дурацкой палкой уже в тот миг, когда

действие амулета Элрики начало спадать, и Джорджи превратился в полу-размытую тень. Странное то было чувство, и тем неожиданней было получить удар по плечу от какого-то стражника, хотя ещё пару мгновений назад Джорджи считал себя неуязвимым, ведь никто из слуг не видел его, даже если сам Джорджи прошаркивал в пальце от служек и ненароком касался их краями одежды.

И всё вдруг прервалось, и завязалась короткая стычка. На самом деле Джорджи не хотел убивать стражников, надеясь пройти сквозь дверь, когда очередная служанка принесёт молодому господину поднос с едой или дорогим вином…

Но сейчас об этом казалось уже поздно, да и весьма глупо, думать. Однако не думать Джорджи не мог, плечо ненавистно зудело, а чесать свежий рубец было никак нельзя, Сибилла предостерегла об этом заранее… эта злобная эльфийка отказалась тратить на него алое зелье, сославшись на дикую цену элексира и сложности в изготовлении, она смазала ему рану непонятной жижей болотного цвета, назвав её «зелёным» низшим элексиром лечения, и пусть глубочайшая, да ещё и весьма кровоточащая рана почти тут же затянулась… из Джорджи словно разом выдернули все силы, и он упал ничком на кровать, и пролежал на ней до самого вечера, а теперь и до ночи, не в силах пошевелиться и уехать прочь из Гришара, он вспоминал дикий взгляд умирающего гандона в дорогих, но напрочь разрушенных и засранных покоях…

«Живут же люди… как короли живут, а ведут себя как последние мрази, и чего-то всё время им не хватает, так словно мир им обязан и все мы рабы перед ними. То-то он удивился! Напыщенный ублюдок...»

Джорджи больше всего на свете в этот миг жаждал уснуть.

И раздался вдруг шорох где-то у входа, сквозняк обдал его тело холодным ветерком, и боги видимо сжалились над несчастным стражем, и вместе с внезапным уколом в мочку левого уха, он отключился, отправившись в страну снов, никаких сновидений, впрочем, не видя, лишь безграничную чёрную муть… которая, впрочем, затянула его без остатка, и даровал тяжёлый сон и покой в полной мере.

***

А просыпался Джорджи тяжко, глаза совсем не хотели открываться. Из уголка рта вытекла слюна, и стоило Джорджи немного отстраниться и сесть прямо, как он обнаружил себя в мерно качающейся крытой повозке, а рядом с собой полноватого бородача, на плече которого всё так же чернело пятно от слюны Джорджи.

— Что-то вы долго спите, батенька! Никак умаялись в пути… эх… пить вам надо меньше, батенька, ваши друзья так сильно волновались за вас, что вы домой не доедите, им пришлось за вас с караванщиком договариваться, а вы ведь даже и на ногах то не стояли толком, бурчали что-то себе под нос невразумительное…

— Шт-о… — Джорджи проморгался, вытер нитку слюны, что продолжала сбегать изо рта, а губы почему-то с трудом слушались, и вялость какая-то непонятная не давала толком прийти в себя.

— Вот я и говорю, батенька, что пить вам всё же нужно помене… а друзья за вас так волновались, так переживали они, что вот даже письмо мне передали, чтобы я вам вручил, как вы проснуться изволите, вот оно…

Мужичок протянул Джорджи листочек бумаги, аккуратно свёрнутый. Джорджи, ничего не понимая развернул листок, но в полутьме повозки написанное с трудом читалось, и Джорджи пришлось немного откинуть задний полог повозки, что тут же не понравилось нескольким другим членам экипажа, которым луч солнца ненароком прошёлся по лицу и глазам. Однако Джорджи их брань совсем не волновала, он всем своим вялым существом стремился понять, что он делает здесь, ведь засыпал он вроде как в доме Сибиллы…