Трудные леди школы Бауман

Болдова Марина Владимировна

Ворота были открыты. То, что увидела Ксюша, выйдя из машины, меньше всего было похоже на школьное здание. Три отдельных строения, соединенные галереями с окнами от пола до потолка, стояли не на одном уровне, а ступенчато спускались по холму. Дома были трехэтажные, с висящими цветниками у каждого окна. Чуть поодаль от основного здания, ближе к забору, стоял двухэтажный флигель. Ксюша посмотрела на молодого человека на крыльце. «Охранники? Почему не в форме?» – подумала она мельком и оглянулась. Через ворота на территорию въезжала еще одна машина. Она остановилась на дорожке сразу за джипом, привезшим Ксюшу. Ксюша наблюдала, как водитель, мужчина лет сорока пяти, обойдя автомобиль, потянул на себя переднюю дверцу. Та оказалась

на фикса- торе.

– Вика, не дури, выходи! – Он сердито оглянулся на Гордея, который в этот момент доставал Ксюшин чемодан из багажника.

– Пошел ты! – донеслось из машины.

– Я сейчас пойду! И позову охрану! Лучше сама вылезай, драться с тобой у меня нет желания!

– Вези меня обратно. Я здесь не останусь.

Гордей, поставив чемодан Ксюши на траву, подошел к мужчине.

– Прохоров, начальник службы охраны.

– Дмитрий Шляхтин. Там моя дочь Виктория, – кивнул он на машину.

– Я уже понял. Разрешите, – Гордей наклонился к открытому окошку, что-то тихо сказал и отошел. Чуть помедлив, из машины вышла девушка.

«Вот и подруга по несчастью!» – Ксюша невесело усмехнулась и тут же замерла: к ним приближалась женщина, при виде которой у Ксюши тревожно екнуло сердце. В одном военном фильме, который она вдруг вспомнила, так выглядела надзирательница в концлагере. «Только плетки не хватает. У той тонкий такой хлыстик был, кожаный. Она им била женщин по лицу», – подумала она с содроганием.

– Ада Карповна, принимайте, – Гордей кивнул сначала на Ксюшу, затем на Вику.

– Здравствуйте, девочки. Ступайте за мной, – скомандовала «надзирательница».

– Ну, попали! – шепнула Вика Ксюше, кивая на прямую и плоскую как доска спину Ады Карповны.

– Вика, пока! – крикнул отец Вики вдогонку. Ксюша отметила, как дрогнул его голос.

Вика, не оборачиваясь, неопределенно махнула рукой. «А мне и «до свидания» сказать некому», – с тоской подумала Ксюша, невольно обернувшись на Шляхтина. Тот как-то робко поднял руку в прощальном жесте. А Ксюша вдруг пожалела его, а не их с Викой: уж больно бледно тот выглядел на фоне своей навороченной тачки.

Глава 10

Всего каких-то полчаса назад нянька Поля с причитаниями собирала ей чемодан. А сейчас Соня сидит на заднем сиденье служебного «мерса» отца и пытается думать.

Она осознавала свою красоту. Со всей ответственностью зрелой женщины. И это в пятнадцать лет. Но сама не получала от этой красоты никакого удовольствия. И за это ее били. По красивому лицу. За то, что всегда была насмешлива и равнодушна. Клиентам, которых поставлял ей Каша, она нужна была, чтобы сбросить напряжение после проделанной «работы». Никто не знал, что она несовершеннолетняя. Никто не знал и того, кто ее отец. Каша даже имя ей сменил. Он называл ее Кармен. Впрочем, постоянные его девочки все звались Изольдами, Анжелами и Лолитами. Никаких Кать и Свет.

Если бы отец знал хоть что-то про Кашу и его квартиру на Дворянской! Если б только знал! Соне иногда очень хотелось, чтобы председателю суда Риттеру, уважаемому человеку, кто-нибудь сообщил, что его дочь – проститутка. Тогда бы он до конца понял, что яблоко не от яблоньки. И принял бы меры. Поговорил бы с ней как с дочерью. Как, например, разговаривает мать с Анькой Ларцевой – по душам.

Когда-то они с Анькой были подругами. Лишь до того момента, пока Соня не поняла, что на фоне правильной Анны она выглядит уж совсем тухло. Но Анькина мать преподавала в их школе русский и литературу, и окончательно ссориться с дочерью училки Соне было не с руки. Анька сама от нее постепенно отошла, некогда было, училась, на медаль шла. Если бы не грозящая Соне двойка по русскому, отношения не были бы так безнадежно испорчены. Идея проучить Аньку за отказ поговорить с матерью принадлежала Косовой. «Давай попинаем немного, для страха», – предложила та ей. И Соня согласилась. Прихватив еще пару

подружек, они подкараулили Ларцеву в парке. Соня даже не поняла, откуда взялась эта злость, когда она увидела упавшую в грязь бывшую подругу. Сжавшуюся в комок, в яркой красной куртке. Она и пинала-то эту куртку, а не Аньку. По крайней мере, то, что на земле человек, не думала. Положи тогда перед ней мешок с мукой, она бы пинала и его. Только сидя на скамейке уже в наручниках и глядя на склонившегося над кучей красного тряпья мента, она испугалась. Не за себя, а за нее, Ларцеву. «Мы убили ее, как думаешь?» – прошептала она на ухо Косовой. «Да ладно! Че ей сделается? Твой папахен нас точно вытащит?» – ответила та. Соня тогда была уверена, что точно. Она же ему дочь!

Соня посмотрела в окошко: там, словно при ускоренной перемотке пленки, мелькали деревья, росшие по обочинам дороги. Отцовский водитель гнал со скоростью не меньше ста двадцати километров в час. «Отцу не терпится от меня избавиться», – подумала она со злостью, косясь на седую макушку Риттера, торчавшую над спинкой сиденья.

– Смотри, поворот проскочишь, – сделал замечание Риттер водителю.

– Нет, не в первый раз едем, Александр Генрихович, я помню, где это.

– Да уж, не в первый…

…Первый раз был месяц назад. Его тогда точно волна какая накрыла, когда узнал о Кашине. Решил, ничего дочери не скажет, но начнет искать выход. Толку говорить с ней, Соней, не было! Он так решил. Про «Курсы Агнессы Бауман» ему рассказал генерал Трофимов. Вроде бы ненавязчиво делился, как бы информацией к сведению, но Риттеру почему-то показалось, что для него лично тот говорит. Знает о его проблемах с дочерью Трофимов, возможно, больше его самого знает.

И Риттер поехал сам лично. Что Агнесса так стара, он не ожидал. Но, проговорив с ней почти час, понял: глубокие морщины на лице – единственный признак ее возраста. Закрыв глаза, можно было влюбиться в эту ироничную, умную женщину, казалось, понимавшую его с полуслова. Он успокоился и решил – вот он, выход. В его присутствии Агнесса прощалась со своей выпускницей, миленькой девчушкой, нежным голоском по-французски что-то щебетавшей ей со слезами на глазах. Она вышла, а тонкий аромат фиалки еще долго витал в кабинете Агнессы. «Леночка поступила в Сорбонну», – только и сказала Агнесса, протягивая ему листок, который достала из папки. «Наркотики, избиение одноклассницы, кражи…» – прочел он вслух. «И это все о ней», – кивнула Агнесса на дверь. Он остолбенел. И тут же подписал все бумаги, больше не раздумывая. А перед глазами стояло премиленькое девчачье личико, и вспоминался французский говорок.

А потом Агнесса провела его в пустующие пока апартаменты. Она так и сказала «апартаменты». Это были отдельные комнаты для каждой воспитанницы, по две или три в блоке. Ванная в мраморе произвела на него особенное впечатление. «А карцер у вас есть?» – спросил он. «Помилуй вас бог, Александр Генрихович! У нас не женская тюрьма! Здесь девочки. Они лишь немного сбились с пути». Он ей поверил.

Ему очень хотелось увидеться с Агнессой еще раз. Но сегодня ему, кажется, не повезло. Когда они въехали во двор, их встретил огромного роста мужик с цыганскими глазами.

– Начальник службы безопасности Прохоров, – поздоровался он.

– Риттер. А Агнесса Лазаревна?

– Она в городе. Будет к вечеру. – Он повернулся к Соне, которая с любопытством осматривалась.

– Софья, Белла Васильевна вас проводит в вашу комнату. – Он кивнул на приближавшуюся к ним женщину.

– Здравствуйте. Прощайтесь с отцом и пойдемте со мной, Софья.

– Пока, пап! Нужно сказать, милое местечко! Может быть, тут не так уж и плохо?

– Постарайся…

– Вести себя прилично? Постараюсь. – Соня прикоснулась к щеке отца сухими губами и отвернулась. Все вокруг могло оказаться красивой оберткой. А в качестве подарка внутри вместо куклы – чертик в табакерке.