Трудный месяц май
Шрифт:
— Как там? — донеслось снизу.
Антон наклонился и прокричал:
— Давай, Ален! И свечку возьми!
— А трофеи? — спросил Ростик.
В самом деле, что делать с трофеями? Может быть, оставить пока, не тащить за собой? Если… Нет, они, конечно же, выберутся, непременно выберутся. Тогда можно будет запросто даже возвратиться знакомым путем за драгоценными реликвиями. Вот с ракетницей, с ней, заветной и завещанной, расставаться боязно. Вдруг пропадет? Завалит или другое что случится. Или проныра Барбос…
— Ракетницу взять.
— Хорошо, — отозвался Ростик, и зашуршало,
Пока разжигали огонь, переполз и Ростик.
Новое помещение было похоже на заброшенный храм или возвращенный морем дворец. Возможно, дворец легендарной Атлантиды.
Высота — потолка не видно и стен, кроме ближней. И — столбы, столбы, как колонны.
Пламя свечи никуда не показывало, двинулись наугад.
— Дышится легче, — выразила общее самочувствие Алена.
Воздух здесь застоявшийся, слякотный, но его много, больше, чем в тех, заполненных пылью глухих боксах.
Антон до рези в глазах вглядывался вперед.
«Дворец Атлантиды» — Ростик его назвал — представлялся безразмерным. Но, увы, под землей, как и на земле, все ограниченно и конечно.
Все, кроме многообразия жизни, познания мира и времени. Для них, погребенных заживо, и Время топталось на месте. Сама по себе родилась мера: очень долго, недолго, быстро. Ни суток, ни часов, ни минут, ни секунд. Они как бы опустились в тот доисторический слой, где первые разумные существа еще не дошли до понятия Времени, жили, сообразуясь с чередованием света и темноты.
В подземелье темнота — непрерывная и постоянная.
По недавнему счастливому опыту начали искать выход из дворца Атлантиды понизу.
И здесь, как и по соседству, очень долго стояла вода. Естественно, сообщающиеся сосуды — помещения соединялись чугунными трубами.
И здесь стены опоясаны темными осадками уровней, и здесь в трещинах и выбоинах зеркальные лужи.
Одна оказалась не просто лужей.
— Ой! — вскрикнул Ростик. Он поскользнулся и вступил в широкую, овальную лужу. Нога провалилась по щиколотку. Возможно, там было еще глубже, но Ростик упал на спину и нога выдернулась.
Нейлоновая куртка непромокаема, а брюки из водонепроницаемой синтетики не шьют. Ростик промок с ног до живота. Его затрясло от холода.
— Т-т-там к-к-ко…
— Колодец, — догадался Антон.
Ростик часто и мелко закивал.
Весь инструмент остался сзади, да и что толку замерять глубину колодца. Ну колодец, водосбросный, нижний ведь, донный…
Донный… На дне… Со дна!
В жизни человека бывают не только звездные часы, но и мгновенные, как молния, звездные озарения. Антон раскрыл тайну донного гейзера в Волхове.
— Это… Это не простой колодец. Это ход, выход к Волхову!
Он и
Тридцатилетняя неустанная работа свободолюбивой узницы воды, подземные водоносные слои, вешние потоки, наконец, взрывы саперных зарядов и трофейных боеприпасов вблизи — все это постепенно раскачало громадную пробку, образовавшуюся от бомбового удара. И вот наступил момент, когда вода вытолкнула многотонную затычку и ринулась в Волхов, бурным, ликующим фонтаном воссоединилась с родной стихией. Это произошло на глазах ученика 5-го «Б» класса Антона Градова. Он стоял тогда на высоком берегу и…
Нет, колодец — не выход к солнцу. Ни водолазного скафандра, ни акваланга даже…
— М-м-маску с т-т-труб-б-б-кой хотя бы-бы-бы-б, — забубнил Ростик. Совсем закоченел, не простыл бы!
— Снимай штаны, — скомандовал Антон.
Ростик остолбенел и перестал трястись.
— Я отвернусь, — сказала Алена.
Пока мальчики выкручивали одежду, Алена внимательно глядела на стены, потолок. Когда свеча высоко над головой, в вытянутой руке, потолок просматривается.
— Ребята… Ребята!
Ясновидящая эта Алена! Недаром глаза у нее лучистые и синие, как море. На мамины похожи, а мама Аленина родилась на Балтике.
Алена как-то рассказала забавную вещь. Оказывается, если по-правильному, то фамилия ее Виткявичюте, дочь Виткявичюса. А мама — Виткявичене, жена Виткявичюса.
Здорово литовцы придумали! Сразу знаешь, кто кому кем приходится.
Аленина мама зубной врач, стоматолог. Недавно в Иришской поликлинике поставили наиновейшую бормашину. Не чета старым, даже электрическим! У тех один звук в обморок валит, а трясет — будто отбойный молоток в рот сунули.
Новая, чудо современной науки и техники, работает с тонким и нежным свистом. Двести тысяч оборотов в минуту! Насади пропеллер — взлетишь! А высверлить, пробурить не то что зубную кость — танковую броню возьмет! Наверное…
Антон всерьез прикидывал, как, в случае чего, использовать новую бормашину для операции «Ракета». Специально в поликлинику сходил, решился, как некогда писали, «отдать на алтарь», отдать для общего дела здоровый зуб.
Повязал щеку косынкой, лицо страдальчески скорчил и, охая, встал у дверного косяка стоматологического кабинета.
Вышла сестра, помощница доктора. И спрашивать ничего не стала, слепому видно — с острой болью человек.
— Проходи, мальчик.
В великолепном кресле, космическом прямо-таки — вращается, поднимается, наклоняется, еще как-то качается, — в кресле под ярким лучом матового прожектора сразу, конечно, выяснилось: больной — мнимый.
Доктор Виткявичене — как она сердечно засочувствовала сразу приятелю своей Алены! — насмешливо прищурив синие балтийские глаза, сказала: