Трудный переход
Шрифт:
Расчет Андреева работал в полную силу. Сам лейтенант сидел на корме и командовал:
— Левой табань! Правой греби! Запаздываешь, Ишакин!
И особенно весомо понимались слова Курнышева: «Полковник привел свою дивизию». Все обставил грамотно этот седеющий полковник. Вчера на той стороне дрался с немцами всего лишь один батальон Кондратьева, и было важно любыми путями поддержать его боеприпасами. А сегодня Смирнов ввел в действие основные силы, прикрыл переправу артиллерией и авиацией.
Понтон тяжело добрался до противоположного
— Потерпи, миленький. Вот доплывем до берега, а там есть доктор, хороший-хороший доктор.
Пленные сидели на корточках у самого борта, почти рядом с Ишакиным, который орудовал веслом. Охранял их угрюмый пожилой автоматчик. Ишакин обратился к нему:
— Куда ты их везешь, дядя?
Автоматчик не удостоил его ответом. Ишакин не унимался:
— Камень на шею — ив воду их. И — порядок. Нашел с кем нянчиться.
— Знай свое дело, гвардия, — басом возразил солдат, — а в мое не суйся. У меня своя голова на плечах.
— Побывал бы в Майданеке, не то бы запел. Не стал бы на них молиться, стервецов.
— Разговорчики! — прикрикнул Андреев. — Греби сильнее!
— Попей, миленький, попей, авось полегчает.
— Помочь тебе, дочка? — спросил конвоир.
— Управлюсь. Я привычная.
— Сколько же тебе лет?
— Восемнадцать.
Автоматчик посмотрел на нее пристально, вроде бы и глаза у него увлажнились. Вздохнул и обратился к Ишакину:
— Человека порешить — проще пареной репы. Безоружного тем паче. Только мы-то с тобой с какой стати будем зверствовать?
— Они нашего брата в печках жгут, газами травят, как крыс. Не жалеют вот.
— По-твоему, выходит — нам тоже такие печки заводить?
— Не задирай, дядя, я тебе толкую не про то.
— Да не задираю я тебя. У меня одного злости на семерых хватит, но изуверства себе не позволю. Нечего на меня сердиться, сам первый начал.
Файзуллин поглядывал на Ишакина с усмешкой. Тот поежился под его взглядом, но ничего не сказал.
Немцы начали обстрел. Снаряд разорвался недалеко от парома. Девушка прикрыла собой раненого. Пленные втянули головы в плечи и шептали что-то себе под нос: молились, что ли?
Расчет нажал на весла. Опять вмешалась наша артиллерия, и опять на увале встали земляные кусты разрывов.
Понтон прибился к берегу. Из укрытия выполз следующий «студебеккер», таща на прицепе пушку. Он нетерпеливо пофыркивал, ожидая, когда снимут раненых.
Началась погрузка. На переправе появилась группа офицеров: впереди вышагивал полковник Смирнов, за ним капитан Курнышев, какой-то незнакомый
Андреев взял под козырек. Капитан, командовавший погрузкой, отрапортовал полковнику, что переправляется такой-то дивизион. Смирнов поздоровался со всеми и повернулся к рябому капитану:
— Ты хотел видеть, кто тебя выручил вчера?
— Хотел, товарищ полковник.
— Погляди на этого лейтенанта. Чем не орел?
— Орел, — согласился Кондратьев.
— А где тот, из Татарии?
— Файзуллин! — позвал Андреев. Тот распоряжался погрузкой на понтоне. Прибежал по зову командира и растерялся, увидев такое множество старших командиров.
— И он, — сказал полковник. — Оба эти тебя и выручили. Третий погиб.
— Без их помощи нам бы вчера не удержаться. Не знаю, как и благодарить, — Кондратьев пожал Андрееву и Файзуллину руки.
— Зато я знаю, — проговорил полковник. — Ахметьянов! Подай сюда!
Проворный башкирин выступил вперед и протянул командиру красную коробочку. Смирнов открыл ее, шагнул к Андрееву и, нацепив ему на гимнастерку медаль «За отвагу», произнес:
— Властью, данной мне, награждаю вас этой медалью!
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил смущенный таким поворотом дела Андреев.
Полковник прикрепил такую же медаль и Файзуллину. Солдат даже вспотел от волнения, так для него это было неожиданно и приятно. Не сразу нашелся, что ответить, и, лишь взяв себя в руки, твердо проговорил:
— Служу Советскому Союзу!
Все кинулись поздравлять награжденных, крепче всех тряс им руки капитан Кондратьев.
Курнышев обнял Григория за плечи и тепло сказал:
— Рад за тебя.
Между тем паром был готов к отплытию, и Григорий попросил разрешения тронуться в путь. Получив «добро», занял свое место на корме Ишакин; прежде чем сесть за весло, потрогал у Файзуллина медаль, цокнул языком с некоторой завистью, хотя у самого такая медаль уже была.
ПЕРЕПРАВА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
К вечеру обстрел переправы усилился. Противник подтянул резервы. Переброска наших войск на тот берег застопорилась. Место, где Андреев производил погрузку, подверглось особенно сильному обстрелу. Пришлось укрыть паромы в протоке, у острова. Пока паром плыл до укрытия, немцы били по нему с азартом, но удивительно — не попали. То ли у них там что-то не вязалось, то ли артиллеристы аховые подобрались, из тотальных.
На бугор выскочила самоходка «фердинанд» и стала кидать в паром болванки. Они пролетали с жарким шорохом и в пыль разбивали камни на дамбе. Одна попала в тополь. И тот переломился, словно соломинка. Крона ухнула в воду, и ее понесло течением. Открыли огонь и наши артиллеристы. Взрывы на миг закрыли самоходку. А когда на бугре опала земля, поднятая взрывами, бойцы увидели, что самоходка накренилась, подняв хобот орудия к небу.