Трудный путь к диалогу

Мень Александр Владимирович

Вот почему проститься с этой женщиной собралось в Рим так много людей. Вот почему ее похороны походили скорее не на прощание, а на торжество. Тех, кто идут за сестрой Мадлен и братом Шарлем, воодушевляют две могучие бессмертные силы: вера и любовь. Они - реальное воплощение того, что заповедал людям Иисус Христос. И недаром сестры черпают поддержку для своего трудного служения в молитве перед алтарем, где постоянно пребывают св. Дары, знак жертвенной самоотдачи Сына Божия...

Для меня было большой радостью, что в тот день

я оказался у сестер как бы представителем нашей Церкви и нашей страны. Ведь для всех нас так важен этот чудесный урок. Не отвлеченный, а жизненный, практический. Урок подлинного христианского милосердия и служения людям.

До сих пор в Советском Союзе почти никто не слышал о подвиге Малых сестер. И пусть эти скупые строки будут первым цветком, принесенным на могилу великой француженки из страны, которую она знала и любила. О которой она молилась в последние часы своей земной жизни.

ДВА ИНТЕРПРЕТАТОРА ЕВАНГЕЛЬСКОЙ ИСТОРИИ

1. О Ренане и его книге

6 октября 1845 года по широкой лестнице семинарии св. Сюльпиция в Париже спускался молодой человек в сутане. Тревога омрачала мягкие черты его лица. Он знал, что идет здесь в последний раз.

Жозефу Эрнесту Ренану было всего 22 года. Еще недавно он готовился принять сан священника. Но теперь эта мысль была оставлена навсегда. Сделать столь решительный шаг для юноши нежного и ранимого от природы было мучительно тяжело. Он любил своих учителей и всю атмосферу семинарии. Прежде чем Ренан перешел Рубикон, он долго метался, спорил с самим собой, советовался с друзьями и наставниками, писал им отчаянные письма. Его не осуждали. Отнеслись к принятому им решению с терпимостью и состраданием.

Сын бретонского рыбака, Ренан вырос в глухом провинциальном городке Трегье, овеянном легендами, где издавна царило старое традиционное благочестие. Отца он потерял рано: однажды тот вышел в море на промысел и не вернулся. Набожная мать старалась воспитать Эрнеста в устоях веры и добродетели. Ее радовали школьные успехи мальчика, и по совету местного священника она предназначила его для церковного служения.

Блестящие способности открыли дорогу юному бретонцу. После духовного училища его ждал Париж. Там ему предстояло изучать богословские науки, а через несколько лет принять сан.

Осенью 1838 года пятнадцатилетний Ренан приехал в столицу.

Это стало первым глубоким потрясением в его жизни. Оторванный от привычного полумонастырского мирка, он попал в водоворот парижской жизни, звуки которой проникали даже через толстые стены семинарии св. Сюльпиция.

Июльская монархия. У всех на устах имена Гюго и Жорж Санд, Бальзака и Дюма, утопии, политические споры, мятежи. Память о недавних революциях и ожидание новых переворотов. Головокружительные идеи, литературные дискуссии. Таким увидел Ренан Париж.

Впоследствии писатель вспоминал: "Буддийский лама или мусульманский факир, перенесенный

в мгновение ока из глубин Азии на шумный бульвар, пришел бы в меньшее изумление, чем я, так неожиданно очутившийся в этой среде, столь непохожей на общество наших старинных бретонских пастырей, этих почтенных голов, совершенно одеревеневших или окаменевших, напоминавших те колоссальные статуи Озириса, которыми позже я любовался в Египте, глядя на длинный ряд их, величественных в своем блаженном покое. Мое прибытие в Париж явилось переходом из одной религии в другую. Мое бретонское христианство не более походило на то христианство, которое встретило меня здесь, чем старинное полотно, грубое, как доска, на тонкий батист"*.

________________________________________________

* Р е н а н Э. Воспоминания детства и юности.
– Собр. соч. Киев, 1902, т. X, с. 81.

Тем не менее, с натиском кричащей и поверхностной цивилизации Ренан в конце концов справился. Париж привил ему вкус к литературе и помог развить его дарования. Врожденная и воспитанная с детства чистота, любовь к научным занятиям, внимательная забота профессоров - все это оградило Эрнеста от вульгарных соблазнов города,

Но его подстерегали другие искушения,

В те далекие годы католическая наука всеми силами противилась идеям и методам, которые разрабатывали в Германии исследователи Библии, как протестанты, так и светские ученые: Гердер, Шлейермахер, Де Ветте, Штраус. Они, в частности, утверждали, что далеко не все книги Священного Писания принадлежат тем авторам, которым их приписывала традиция. Согласно выводам немецких библеистов, некоторые из этих книг создавались постепенно, путем слияния отдельных частей. Исследователи пытались осуществить пересмотр всей библейской хронологии и реконструкцию Священной истории в целом.

Сегодня уже мало кто думает, что эти чисто литературные и исторические проблемы посягают на сущность христианской веры, на самую суть библейского учения. Ведь Церковь признала тексты Библии каноническими вовсе не за точность древней хронологии или фактических деталей, а потому, что они соответствовали ее вере, воспринятой от апостолов, ее живому Преданию. Русский современник Ренана философ-славянофил А. С. Хомяков подчеркивал, что библейские книги делает священными не авторство, а прежде всего их смысл, принятый Церковью.

И все же тогда, в XIX веке, у католиков (как и у православных) преобладали иные взгляды. Считалось, что человеческий элемент Библии абсолютно непогрешим в смысле фактов, даже мельчайших, что любые научные коррективы, меняющие традиционные представления, неприемлемы.

Между тем Ренан, погрузившись в труды протестантских библеистов, постепенно убеждался, что многие их теории обоснованны. Это вносило в его сердце и разум тяжкий разлад. В письмах к друзьям он сетовал, что не родился протестантом.