Трудоголик

Скоробогатов Андрей Валерьевич

— Читать?! — переспросил я, но потом понял, что допустил бестактность.

— Думал, Рюрик не умеет? Э, это ты брось — не стоит судить об интеллекте разумных по самым распространённым их индивидуумам. Так, мы пришли.

Мы поднялись по невысокому пандусу и вышли за ворота. За воротами, на полянке в начале длинной извилистой тропы, спускающейся с горы и теряющейся между деревьями, возвышалось нечто, что я сначала принял не то за странный валун, не то за постамент очередной каменной статуи. Но, завидев нас, это нечто задвигалось —

заходили ходуном острые костяные пластины, откуда-то снизу высунулась крупная морда, напоминающая не то крысиную, не то медвежью, с большими, немного грустными глазами. Ходячий холм пошевелился, высунул из-под брюха крупные когтистые лапы и приветливо заворчал, подойдя к Рюрику.

— Энт, чувак, — скра почесал шею питомцу.

Компания начинала мне нравиться больше всего — престарелый инопланетный искатель приключений, являющийся к тому же моим дальним потомком, образованный четырёхрукий орк-поэт, а теперь ещё и живая бронированная крепость.

Развели потухший костёр, подняли упавшее снаряжение — две длинные лавки, которые перекидывались через спину странного животного. В траве нашлась та самая «пушка» — странного вида футуристический ствол с регулятором мощности и шкалой заряда.

— Бластер, что ли? — спросил я. — Пиу-пиу?

Энтон ничего не ответил, лишь посмотрел на меня, как на придурка. Затем вручил, сказал:

— Только максимальную мощность не ставь, тут всего на выстрелов десять осталось.

Рюрик поднял обломки своего инструмента — длинных восьмиструнных гуслей с дополнительным длинным грифом, на котором крепилось две струны.

— Может, починить можно?

— В Теньгороде купим новую, — нахмурился Энтон. — Заслужил, а денег у меня достаточно, тьфу-тьфу. Слушай, а это чьё? Этих эскорья?

Он подошёл и пнул здоровенный рюкзак, брошенный у входа. Затем порылся и развязал лямки. Выудил большой бумажный конверт, из которого сочилось что-то красное.

— Вау! Это ж тушки гусниц! Свежепойманных!

— Гусениц? — я поморщился. — Они чего, вкусные?

— Да, вообще деликатес! Это, как это сказать, эм… личиночная форма местных птиц. Надо только проверить, не ядовитые, ну-ка, нюхни, Рюрик?

Скра довольно погладил себя по животу.

— Ням-ням! Рябчиковый гусниц.

— Птиц?! Гусеницы птиц?!

— Ага. Сейчас у нас будет шикарный шашлык.

Тушки оказались очень питательными, с хрустящей корочкой, хотя и странноватыми по вкусу и фактуре — что-то среднее между кальмаром и куриным филе. Собрались быстро, затем распотрошили мешки бандюганов. Там оказался запас монет, табакерка, разная рухлядь, неожиданно, черно-белые не вполне пристойные фотокарточки каких-то четырёхруких девиц — совсем не то, что ожидаешь увидеть, и разные съестные запасы — в основном, вяленое мясо. Ещё там обнаружилась кожаная куртка с двумя лишними рукавами, которую я забрал себе, втиснув руки в рукава поменьше, а большие завязал на спине. Энтон также предложил поделиться

бельём, чтобы было комфортнее ехать — я побрезговал и отказался.

И пожалел. В снаряжении предусматривался специальный страховочный ремень, но когда двинулись в путь, я понял, что он мало помогает. При каждом удобном случае пятая точка елозила по тростниковой скамье, что, учитывая отсутствие белья, было, мягко скажем, не очень комфортно.

Голубые и фиолетовые ёлки мелькали за бортом, броненосец поворкивал, периодически останавливаясь у особо вкусной веточки и разом смахивая с неё длинным языком все листья с букашками. Двигались, впрочем, достаточно быстро.

Солнце виднелось впереди, висело низко. Однажды нам перекрыло солнце чья-то большая тень, я прищурился, пытаясь разглядеть кого-то в небе, но не смог.

Мы с Энтоном сидели по одну сторону, а Рюрик, держащий вожди — по другую. Снова накатила уже знакомая ломка трудоголика с зависимостью от соцсетей и прочих активностей. Чтобы как-то развеяться, я продолжал генерировать и засыпать Энтона запросами.

— Здесь, на планете, много государств?

— Штук двадцать, не считал. Ну — и смотря что считать государствами! Если кланы гмоннийские на полуострове считать — то под сотню набежит. В основном — какие-то бывшие колонии непонятные.

— А народу много? Население?

— Всего — миллионов триста, наверное.

Я прикинул — планета, вроде бы, почти как земля, если смотреть на силу тяжести. Век — двадцать седьмой, или какой там. Что-то не сходилось.

— Мало что-то. Ты же говорил — империи какие-то древние, не?

— Да тут половина планеты — под ледниками! Мы сейчас на уровне тропика. Длинный океан на экваторе, вот все по его берегам и сидят. А больше всего — форсти, лесовиков, да.

— Это чего? Как выглядят?

— Они как скра, четырёхрукие, только миниатюрные и посимпатичней. Сидят себе по лесам, грибы свои едят. Да, не обижайся, Рюрик!

— Хэ, посимпатичнее лесовики, — промычал наш ямщик. — Знаешь, Станнис, как мы зовём гмонни и люди? Как с наш язык переводится? Дословно — «инвалид двурукий», вот как. Гмонни — «Старые двурукие инвалиды», люди — новые.

— Эх, был бы планшет — я бы показал… А, кстати! Видел же те похабные фото в мешках у бандюганов? Вот — это лесовики. Ну, правда — у них девушки почти как у нас, только зелёные. И рук побольше.

— А вообще людей много? На планете.

— Мало! Миллионов пятнадцать. Гмонни повырезали всех в ходе первых войн. Сейчас, вроде бы, поутихли. Да, наших и высаживалось тут только пара ковчегов. Один с Рутеи, самый древний, один откуда-то с Хайеллы — полторы сотни лет назад.

Рюрик принялся выбивать ритм на каком-то тамбурине и напевать что-то под нос. Похоже, сломанная лютня была не единственным его инструментом. Я продолжал доводить Энтона вопросами:

— Расскажи, что ещё ты о Первых знаешь. Кто они, откуда?