Труды и дни
Шрифт:
– А где их военные, где их второй фронт?
– Они с Роммелем в Африке воюют, с немецкой авиацией над Ла-Маншем, с немецким флотом в Северном море. А ты бы хотел, чтобы несколько тысяч самолётов и весь корпус Роммеля у нас под Сталинградом сейчас оказались? Силы союзников отвлечены на войну с Японией, японцы их там сильно бьют. Зато Япония на нас теперь точно не нападёт, тоже хорошо. Думаю, что следующим летом союзники второй фронт откроют где-нибудь на Балканах, – задумчиво сказал Василий Дмитриевич.
– Мне говорили, что они нам старые самолёты и танки присылают, – продолжал Федя, который много всего наслушался,
– Насчёт танков ничего не могу сказать, не знаю, а самолёты они нам присылают те же, на которых сами летают. Особенно хвалят наши опытные пилоты «Аэрокобру», говорят, отличный самолёт, но не для новичка, «змеюке» нужна опытная рука.
– Наши Яки и МИГи всё равно лучше, – Федя пустил в ход последний аргумент.
– А ты на каких из них летал?.. Ах, не летал, вот и не сравнивай. И вообще, никогда не надо нашу и иностранную технику между собой сравнивать, особенно при посторонних, это скользкая тема, она может далеко завести, – Василий Дмитриевич строго посмотрел на Федю.
– Сколько можно всего бояться и себя дёргать за язык? Почему я не могу какие-то темы с друзьями обсуждать? – раздражённо спросил Федя, у которого болели голова и горло.
– Ты, видимо, забыл, что ты внук действительного статского советника по отцу и урождённой княжны по материнской линии. Тебя приняли в комсомол потому, что ты сын советского инженера, орденоносца и члена партии. Но если что-то случится, то тебе вспомнят твоё непролетарское происхождение. И всем твоим близким тоже, потому как рабочих и крестьян у нас в роду нет.
– Хорошо, я тебя понял, – мрачно отвечал Федя.
Настроение у них обоих сразу улучшилось, когда они узнали о нашем наступлении на Волге, и Федя уезжал с дачи с лёгким сердцем. Дедушка Вася бегал на станцию, потом возвращался, передвигал флажки, что-то напевал и даже выпил немного где-то купленного из-под полы хорошего самогона «из настоящей сахарной свеклы», к вящему неудовольствию бабушки Тани. Федя уже после битвы за Москву был совершенно уверен в конечном разгроме немцев и в те осенние дни 1942 года, в отличие от Василия Дмитриевича, спокойно ждал вестей о нашей неизбежной победе под Сталинградом.
Тем временем в Москве жизнь шла своим чередом: Анна Владимировна ждала возвращения из эвакуации любимого театра, Софья Адамовна продолжала до конца сентября трудиться в подземной библиотеке в метро, потом вернулась назад к себе в библиотеку искусств, полная впечатлений и новых мыслей. «Теперь конец Германии, это просто дело времени», – так решила обрадованная новостями семья Родичевых. Это всех радовало и успокаивало, но Федя тревожился – он должен был принять участие в войне, обязательно успеть. Это убеждение в нём укрепилось и совершенно захватило его после того, как он поработал в приёмном покое скорой помощи. Но он был пока ещё непризывным, ему только-только исполнилось 16 лет.
Весной 1943 года стали возвращаться из эвакуации театры, вернулся и МХАТ. Это возвращение было омрачено для Анны Владимировны смертью в апреле Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Во главе театра встали Иван Москвин и Николай Хмелёв, которые не очень хорошо знали Анну Владимировну. Но кто-то шепнул Москвину, что Худебник в девичестве – княжна Шацкая, и её определили в администрацию только что открытого учебного заведения
Вернулся из эвакуации и Андрей Сомов, сразу забежал к Родичевым. Он, оказывается, экстерном в Челябинске сдал все предметы за десятый класс, получил аттестат и теперь по списку был зачислен на математический факультет МГУ. Перед этим у Андрея было очень сложное обсуждение со своими родителями выбора будущей профессии.
Отец и мать Андрея, Константин Маркович и Анна Сергеевна, были учёными-физиками. Они уже со студенческой скамьи занимались экспериментальной физикой, источниками ионизирующих излучений, расщепляющимися и радиоактивными материалами. У Анны Сергеевны были следы радиационных ожогов на руках, а Константин Маркович перенёс лучевую болезнь. Это был союз двух единомышленников, двух соратников и, как говорил Константин Маркович, «двух испанских сирот». Их отцы были инженерами, оба были призваны из запаса и оба погибли в Империалистическую войну, а их матери умерли от «испанки» в 1919 году. Они познакомились в 1921 году в старшем классе школы и вместе поступили на следующий год в университет, учились у Игоря Евгеньевича Тамма. Начиная с 1938 года, их работа была засекречена, сейчас же у них обоих был наивысший уровень секретности.
Константин Маркович видел в сыне прямое продолжение себя, хотел, чтобы после университета Андрей работал рядом с ним. Однако Андрей при поступлении в МГУ выбрал специальностью не физику, а астрономию, точнее, астрофизику, и ещё, как он говорил не при посторонних, космогонию. Отец возражал, но мать поддержала выбор сына, и, конечно, всё утряслось. Остался один вопрос: как быть, если Андрея призовут в армию. Отец и мать были категорически против того, чтобы Андрей пошёл на войну.
– Я понимаю твоих родителей, Андрюша, очень хорошо понимаю, ты же единственный сын, какое будет горе, если ты погибнешь, – Соня вздохнула.
– Софья Адамовна, дело не только в риске моей смерти или увечья, а в принципиальной позиции отца. Он считает, что учёные, деятели культуры и искусства не должны служить в армии. Армия служит для защиты в первую очередь «цвета нации», а потом уже всех прочих. Россия без её культуры, науки и искусства – просто «никчемное скопище людей», так он выразился однажды. Правда, мама его не поддержала, хотя и спорить не стала.
– Твои родители росли сиротами, у них особо неприязненное отношение к войне. Но я тоже считаю, что война заканчивается, и тебе незачем туда идти, ты больше принесешь пользы в науке, чем бегая по полю с пулеметом. Скоро в войну по-настоящему вступят союзники.
– Отец хочет, чтобы у меня была «бронь», он считал, что астрономия, как специальность, её не гарантирует, в отличие от физики.
– В следующем году студентов уже призывать, скорее всего, вообще не будут. Надо сохранить образованных и талантливых людей, – до Татьяны Ивановна уже дошли слухи из Моссовета. – Так считает руководство.
– Это очень правильно, но как это решение объяснить людям, верящим в равенство всех при социализме? – спросил Федя. – «Свобода, равенство и братство» – лозунг прямо на плакате напротив Моссовета.