Труды по истории Москвы

Тихомиров Михаил Николаевич

Уже И. М. Снегирев отметил общую особенность ландшафта ранней Москвы: «Вообще холмы были выше, удолья глубже, леса чаще, реки обильнее водою, болота многочисленнее».[148] Москва возникла при слиянии двух рек – Москвы и Неглинной, или Неглинки. Из других более значительных речек больше всего выдается Яуза. Сами по себе Неглинная и Яуза не были широкими и глубокими речными потоками, но долины их служили значительным препятствием для сообщения, в особенности долина Яузы в ее нижнем течении. Высокие берега Яузы образуют здесь ряд горок, возвышающихся над рекой. Говоря о холмистой поверхности Москвы, я имею в виду обычное, а не географическое

понятие холмистой местности. Крутые берега рек в старинной русской литературе принято было называть холмами или даже горами, хотя бы они не были холмами в настоящем смысле своего слова. Так, Успенский собор в Кремле стоял на «маковице», или вершине.

Значительное число различного рода горок и холмов характеризует изрезанный московский рельеф. Среди них И. М. Снегирев отмечает Красную горку, Высокое, на месте которого стоит Высоко—Петровский монастырь с его замечательными зданиями XVII века, так блестяще реставрированными в недавнее время, и пр. Эти горки и холмы в соединении с болотами и речками составляли немалое препятствие для освоения городской территории. Поэтому Москва XIII–XIV веков не была похожа на позднейший город с его длинными улицами и переулками, улицы только еще намечались в виде дорог, ведущих в Кремль, по бокам которых строились дома. Между строениями находились обширные пустыри, а сами строения группировались вокруг церквей, в виде особых слобод.

Добавим сюда лесистый характер местности, существование рощ и рощиц в пределах самого города, и тогда Москва первой половины XIV века предстанет перед нами как город, только что возникающий на месте грязи, песков, сосновых боров, на холмах и «крутицах». Это был уже град «честен и кроток», но пока еще очень небольшой городской центр. Более быстрый рост городской территории начинается позднее, со второй половины XIV века, когда Москва окончательно делается центром складывающегося Российского государства.

МОСКВА И ВЯТИЧИ

На территории Москвы столкнулись два славянских потока: кривичи и ильменские славяне, с одной стороны, вятичи – с другой. Граница между теми и другими детально выяснена археологическими исследованиями, в особенности трудами А. В. Арциховского. Течение реки Москвы служило примерной границей, разделявшей вятичей от кривичей. Однако в районе Москвы поселения вятичей переходили речную границу и вторгались в кривическую зону большим мешком. По заключению А. В. Арциховского, «Московский уезд, за исключением небольшого куска на севере, был весь вятическим».[149]

В начале XIV века волости, лежавшие к югу от Москвы, были рязанскими, в том числе Лопасня и Коломна. Между тем Рязанская земля в это время признавалась страной вятичей, а Рязань – вятическим городом.

Наш замечательный ученый, покойный академик А. А. Шахматов, этим столкновением двух мощных славянских племен объясняет своеобразные особенности московского городского говора. Он отмечает, что язык города Москвы представляется «наиболее типичным среди всех остальных смешанных говоров». Северорусские и восточнорусские особенности распределены в нем без сколько—нибудь явного перевеса одних перед другими.[150] Шахматов объяснял эту особенность московского городского языка тем, что в районе Москвы встретились племена вятичей и кривичей. Татарское нашествие сдвинуло вятичей на север.

Но движение вятичей началось задолго до татар. Об этом нам говорят красочные описания походов черниговских князей на

север в страну вятичей, где в середине XII века точно внезапно появляются города, ранее никогда не упоминавшиеся в летописи. Конечно, это не значит, что названные в летописи города только что возникли. Они могли существовать раньше, и летописец мог их упомянуть впервые только по связи с княжескими походами. Однако и в этом случае ясно, что страна вятичей уже потеряла свой глухой характер. Поэтому черниговские князья могли быстро передвигаться теперь от одного населенного пункта к другому.

В 1146 году черниговский князь Святослав Ольгович бежал от преследования Мономаховичей на север «за лес», в землю вятичей. Это был тот громадный лес, по которому и все междуречье Оки и Волги получило характерное название Залесской земли, как лежавшей «за лесом», отделявшим Киевскую землю от Ростовской. Мономаховичи не решились преследовать Святослава за лесом, и он двинулся дальше на север: от Козельска повернул к Дедославлю, оттуда к Осетру, к Полтеску, к Лобынску, стоявшему при впадении Протвы в Оку. Здесь—то, в Лобынске, его и застали посланцы суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого, приглашавшие приехать к нему в Москву в 1147 году, когда впервые упоминается о нашей столице. По—видимому, Лобынск был тем местом, где кончались владения черниговских князей.

Но вятичи, как мы уже знаем, жили не только к югу, но и к северу от Оки, в районе современной Москвы. Кому же принадлежала территория между Москвой—рекой и Окой» С некоторым вероятием можно предполагать, что эта территория была частью Рязанской земли, так как Коломна, стоившая поблизости от впадения Москвы—реки в. Оку, была до самого начала XIII века рязанским городом. Эти старые связи Москвы с Рязанской землей были позже забыты, но историк не вправе о них забывать и настаивать на том, что Москва развивалась только под воздействием культурных влияний, шедших из соседней Ростово—Суздальской земли. Ведь Рязанская земля во главе со своим стольным городом старой Рязанью была крупным культурным центром тогдашней Руси. В свете вятического окружения Москвы лингвистам следовало бы более осторожно утверждать о позднем возникновении московского аканья. Ведь отмечает же А. В. Арциховский необычайную консервативность похоронных обрядов вятичей, живших в непосредственном соседстве со столицей великого княжения и митрополии.

 

К середине XII века в отдаленной стране вятичей произошли большие перемены. Прежняя ее обособленность стала уходить в прошлое. «Вятичи» середины XII века это уже не язычники, а христиане, хотя христианство и распространялось среди них крайне медленно. Вятичи постепенно втягивались в более близкие отношения с другими восточнославянскими племенами. «Отражением этого процесса для археолога является распространение среди вятичей общерусского погребального обряда, курганов с трупоположениями».[151]

Раскопки последних лет производились на берегах реки Раменки, притока Сетуни, как раз там, куда в конце XIV века спасался от мирских волнений митрополит Киприан, и тем не менее поблизости от митрополичьей резиденции крестьяне носили кресты как украшение. «Во всех женских погребениях встречены типичные вятические украшения …». Золотостеклянные бочкообразные бусы, характерные для кривичей, найдены только в двух случаях. Так вятическая крестьянская стихия торжествовала поблизости от резиденции самого митрополита.