Труфальдино
Шрифт:
— Я предупредил подозреваемого, что буду применять оружие, после чего произвел предупредительный выстрел в воздух, а потом прицельный выстрел в ногу подозреваемого, с целью причинения ему минимально-возможного ущерба.
— Гражданин утверждает, что вы не представились, не предъявили служебного удостоверения, и он не знал, что вы милиционер. Он встретил вас у подъезда, вы с нецензурной бранью, напали на него, ударили, после чего натравили на него собаку, а после того, как он спасаясь от вашей собаки, попытался спастись на крыше гаража, дважды выстрелили в него. Что скажите?
— Я этого
Дождавшись, когда следователь закончит водить шариковой ручкой по строкам бланка, я продолжил:
— Поэтому, я не представлялся и, уж тем более, служебное удостоверение не предъявлял, так как в это время подозреваемый пытался убить меня металлической монтировкой, которая впоследствии была изъята на месте происшествия…
— Вот прям и убить? — ухмыльнулся следователь.
— То есть, если бы я не отскочил, и Никита моего ребенка круглым сиротой оставил, вы бы были довольны и таких вопросов не задавали?
— Вы не передергивайте, я такого не говорил… Продолжайте, Громов.
— Так вот, когда Никита побежал по лестнице наверх, я крикнул, что буду стрелять. Потом, когда он убегал по крышам гаражей я произвел предупредительный выстрел…
— То есть пуля, пробившая плащ — это была предупредительная? Громов, без протокола, признайтесь — вы первой пулей просто промазали, а в воздух вы вообще не стреляли…
— Вы если на место выедете, то увидите, что с трех сторон это место высотные дома окружают, то есть, в ту сторону стрелять нельзя. Можно стрелять только в сторону, где убегал подозреваемый, потому что там лог и людей нет однозначно. А то, что у Никитки его драный плащ без пуговиц на метр позади его развевался, я не виноват, я стрелял снизу-вверх, исключительно в воздух и исключительно предупредительно. Я ответил на все ваши вопросы?
— Да, на все. Подписывайте. — в мою сторону толкнули двойной бланк допроса, на котором я расписался, одновременно перечеркивая все свободные строки, после чего покинул гостеприимный кабинет районной прокуратуры.
На следующий день
— Знаете, я почитал про цены на ремонтные работы…
— Я не знаю, что вы там и где читали, у меня цены абсолютно обоснованы! — мгновенно окрысилась тетка- «прораб»: — Мои бригады работают с исключительным качеством, за десяток лет ни одного нарекания.
— Нет, у вас слишком дорого получается. И еще. Вы, когда стены меряли, что-то напутали. У меня таких размеров не выходит, хотя я дважды перемерял…
— Я так понимаю, что разговор у нас не получится. — женщина круто развернулась и двинулась к выходу: — Зарекалась работать с жлобами и нищебродами. Пошли, Батыр!
Покорно следовавшему за монументальной дамой Батыру я успел сунуть в карман свою визитную карточку.
Позвонил он мне этим же вечером.
— Давай поступим следующим образом…- мне надо было, кровь из носу, уговорить этого смуглого, мрачного мужика срочно приступить к работам: — Ты мне говоришь, сколько и чего надо купить, я за пару дней это привожу в магазин, и твоя бригада приступает к работе. Выполняете поэтапно…
Я достал смету, составленную предприимчивой женщиной: — Этап выполнили, я рассчитался, цена в два раза ниже, чем здесь написано. Я рассчитался — вы дальше работаете. Жить можете здесь, в магазине. Если что — вот мои телефоны. Договорились?
На долгую минуту в помещении, где мы стояли, повисла тишина.
— Хоп, якши. Договорились. — мы хлопнули по рукам, и я облегченно вздохнул — тяжкий камень спал с моей души. Состояние эйфории длилось до тех пор, пока мы с Батыром не стали составлять, с трудом пробираясь через мешанину русско-узбекских слов, список материалов, которые я обязался доставить в магазин до начала работ. Центнеры штукатурки и шпаклевки, сотни литров краски, десятки метров проводов — никто, кроме меня, этим заниматься не будет, нет еще ни служб доставки, не крупных строительных супермаркетов, а материалы для ремонта торгуются в сотне маленьких магазинчиков и отделов, цены в которых могут отличатся в разы.
Конец сентября одна тысяча девятьсот девяносто второго года.
— Что делать будешь? — мрачный Батыр смотрел на меня в упор, требуя немедленного ответа, а я молчал, лихорадочно обдумывая ситуацию. Ничего не предвещало беды. Пять смуглых парней рьяно бросились ремонтировать помещение магазина, благо погода стояла на редкость теплая, шпаклевка с штукатуркой сохли без обогревателей, а я с ужасом брал трубку звенящего телефона, так как в основном слышал из нее нетерпеливые крики:
— Павел, цемент надо, сто килограмм, давай, давай, мы сидим без работа.
Не все было гладко, ребята, в основном не видевшие в своей жизни ничего, кроме полей хлопчатника, уборке которого шесть месяцев в году занималась вся солнечная республика, учились ремонтным работам на моем магазине, благо работы было много, и халтура успевала отвалится почти сразу.
Случай, когда молодой парень, не знающий по-русски и десятка слов, заштукатурил небольшую кладовую вместе со всеми розетками, был одним из ярких эпизодов в ремонтной эпопеи. Моя спина, натруженная переноской бесконечных мешков и банок, не переставала отдавать ноющей болью ни утром, ни вечером. И вот, когда, казалось бы впереди показался финиш, а стены магазина стали покрывается финишным слоем краски пастельных тонов, какая-то сволочь ночью разбило кирпичом одно из витринных окон.