Труп-невидимка
Шрифт:
Прихватив постоянно лежащий в бардачке кинжал, он открыл дверь своим ключом (почему Елизавета не поменяла дверной замок, я не знаю, да меня это и не интересует), вошел и сел ждать.
Обстановка спальни пробудила в нем сладостные и горестные воспоминания. Решив, что без Елизаветы и жить не стоит, он полоснул себя кинжалом по запястью и уселся на пол помирать. Сидел он, как выяснилось, гордо отвернувшись от пораненной руки, но настал миг, когда он увидел лужу крови и сразу протрезвел. С предсмертным ревом тигра он попытался вскочить, но не получилось. Кое-как он утвердился на ногах и побрел
Елизавета вошла в свою спальню, увидела лужу крови, восточный кинжал на полу, и все поняла. Она тут же связалась с особняком. Сама судьба благоприятствовала авантюристкам! Первым делом Елизавета забрала кинжал, а с кухни принесла нож, которым обычно Раймондюкас резал копченое мясо. Имелся шанс, что на ручке остались отпечатки пальцев. Перевернув ту мебель, что полегче, она забрала маленький сейф с драгоценностями и вернулась в особняк.
Все это полковник Запердолин наскоро растолковал нам, потому что времени у него было немного. Он еще хотел вернуться в Москву с Данияр-беем и взять у него свидетельские показания. К тому же, он видел, что я сгораю от нетерпения сесть за компьютер и дописать свой новый детектив.
Итак, все закончилось просто великолепно. Репутация птицефермы спасена, и Расторгуевы опять стали моими лучшими друзьями. Данияр-бей уже выздоровел и за все свои художества выслан из России на родину. Говорят, там отменили демократию, и ему уже незачем просить где попало политического убежища.
Раймондюкас в конце концов женился на своей теще, и они совместно возглавили прекрасно организованный бордель. Время от времени туда ездит мой свекор Альфонс Альфонсович. Подозреваю, что там же бывает и старшая свекровь.
Августина дочка Доротея пока что живет у нас. Зоотехник Гоша уже понял, что одними земноводными я не могу себя ограничить. Мне нужны и млекопитающие, и пернатые. Кстати говоря, с Ласточкой я подружилась и уже научилась ею управлять.
Вот только с Запердолиным беда.
Всякий раз, пока я раскрываю преступление, мне кажется, что полковник вот-вот соберется предложить мне руку и сердце. И всякий раз, когда следствие завершается, это ощущение куда-то пропадает!
И ведь не первый год, и далеко не первое преступление я раскрываю с его помощью!
Конечно же, он появляется под занавес, когда основная работа уже сделана. И потом, когда роман, написанный по следам очередного следствия, выходит в свет, он совершенно не желает читать мое произведение. Хотя я дарю ему все свои книги подряд. Ничего не поделаешь – у ментов свои недостатки.
Я задумалась – чем же завершить роман, чтобы читательницам понравилось? Непременно нужно что-то про мою семью и про животных. Но только что?
С шестого этажа моего особняка вдруг донесся дикий, совершенно предсмертный вой. Я опрометью понеслась к лифту.
Лифтов у нас два – человеческий и грузовой. Как-то раз, помню, у нас гостили герцог Винчестерский и его лучший друг Карлос Кастанеда, и мы возили их обоих наверх, на смотровую площадку особняка,
Перед ним предстал зоотехник Гоша с Дусенькой на руках.
Герцог с Кастанедой взвизгнули и опрометью кинулись прочь по террасам. Как оказалось, испугались он вовсе не крокодилихи. Дусенька вообще – милое и кроткое создание, особенно после кормежки, а если замотать ей пасть скотчем в несколько слоев, то вообще более спокойной и уравновешенной рептилии на свете не сыщешь. Разве что может слегка поцарапать когтями, а так – ничего.
Просто накануне оба экспериментировали с грибочками, которые называются теонанкатл, причем сеньор Кастанеда уверял, что мои маринованные рыжики тоже дают совершенно непредсказуемый эффект. Я подумала, что если наворачивать их столовой ложкой и истреблять по две трехлитровые банки за вечер, то эффекта долго ждать не придется, но промолчала. Вот они и решили, что Дусенька – порождение маринованных рыжиков. Но чересчур правдоподобное порождение, даже со свойственным крокодилу запахом. Сеньор Кастанеда такого ни в одном индейском племени не нюхивал. Естественно, он испугался, что процесс, затеянным им совместно с герцогом, вышел из-под контроля.
Потом зоотехник Гоша долго и хмуро оправдывался – оказалось, Дусенька с трудом переносит дезодоранты для рептилий, которые я привезла из Рио-де-Жанейро целый ящик, по четыреста долларов флакон.
Вспомнив про дезодоранты, я, естественно, подумала, что… Неважно, что я подумала, потому что свекровин вой окончательно парализовал мои бедные извилины.
Нинель Аристарховна лежала на ковре, а над ней стояла гувернантка Люсенька с роховой бутылкой в левой руке и хворостиной – в правой.
– Что это с ней? – спросила я гувернантку Люсеньку, стоявшую над свекровью с грозным и даже неотвратимым видом.
– Клубничный шампунь пить не захотела!
Я тихо попятилась, задом выскользнула из комнаты и прислонилась к стенке.
Пора было что-то предпринимать. А ведь Люсенька продержалась больше всех – целых восемь месяцев! Я все понимаю – но использовать в качестве хворостины чрезвычайно редкий вид саксаула из нашего второгго зимнеего сада, первый отведен под тропическую флору и фауну, наверно, все же не стоило…
– Люсенька, я решила повысить вас в должности, – заглянув в комнату, ласково сказала я. – Мне все это время недоставало литературного секретаря! Вы прекрасно знаете всю нашу семью! Вы уже выучили наизусть повадки домашних животных! По-моему, вы даже переспали с полковником Запердолиным! Станьте моей помощницей – и мы будем выдавать не два, а четыре полноценных романа в месяц!
– Хорошо, – подумав, ответила Люсенька. – Я беру на себя все эпизоды со старичками, Гошка будет писать про животных, Лукреций Назонович – про гостей, а вы – все остальное!