Трущебные люди (рассказы)
Шрифт:
Сейчас водочки бы, Петя... Стюденю потом на пятак... А стюдень хороший, свежий... С хрящом, зна ешь...
Ну тебя!..
И хренку дадут... Хорошо...
Убирайся... Ни за что... К крестной в воскресенье пойду... Она жалованье получит...
Да мы найдем надеть-то... А сейчас, понимаешь, стюдню. По баночке, и стюдню...
Петька, а ты не ломайся, это не по-товарицки...-- вмешался третий оборванец.
Стюдень-то све-жай...
А Корпелкин сидел в углу и связывал веревкой развалившийся опорок, подобрав под себя босую ногу
Он был погружен в свое занятие и не обращал внимания
– - Ишь ты, проклятый, как его угораздило лопнуть- то... Н-да!..
Он связал опорок и посмотрел на него.
– - Ладно, потерпит,-- решил он.
"А у Климочки тогда были розовые ботинки... Каблучок с выемкой... Тоже розовый..." -- вдруг пришло на ум Корпелкину. Он зажмурил глаза...
"В каких же она ботинках венчалась? Должно быть, в белых... Всегда в белых венчаются. Должно быть как его выгнали со службы за пьянство и как он, опустил с себя приличное платье, стал завсегдатаем ебка... Вот уж с лишком год, как он день сидит в П а на ночь выходит на угол улицы и протягивает Н ку за пятаком на ночлег, если не получает его от за-лявшего в погребке гостя или если товарищи по "клоповнику" не раздобудутся деньгами.
Старые товарищи раза три одевали его с ног до головы, но он возвращался в погребок, пропивал все и оставался, по местному выражению, "в сменке до седьмого колена", то есть в опорках и рваной рубахе... Раз ему дали занятие в конторе у инженера. Он проработал месяи, получил десять рублей. Его неудержимо влекло в погребок похвастаться перед товарищами по "клоповнику", что он на месте, хорошо одет и получает жалованье.
А, барин, ишь ты! Поздравляем!
– -встретили его оборванцы, даже сам буфетчик руку подал и взглянул как-то странно на его костюм, будто оценивая его. Потом Корпелкин угостил всех на радостях водкой, а сам долго не хотел пить больше одной рюмки, но не вытерпел. К полуночи все его платье очутилось за буфетом, а он сам, размахивая руками, кричал, сидя в углу:
Н-ну их, подлецов... Кланяться за свой труд... Не хочу, подлецы! Эксплуататоры! Десять рублей в месяц...
Ну, в трущобе я... В трущобе... А вы, франты, не в трущобе, а? Да черти вас возьми... Холуи... Я здесь зато сам по себе... Я никого не боюсь... Я голоден -- меня накормят... Опохмелят... У меня есть -- я накормлю... Вот это по-товарищески... А вы... Тьфу! Вы только едите ДРУГ друга... Ради прибавки жалованья, ради заслуг каких-то продаете других, топите их... как меня утопили... .за что меня;> а зачто--кричал Корпелкин, валясь на пол...
Пьяный он всегда ругался и кричал в том же а трезвый ни с кем не говорил ни слова, а только
Думал, как бы добыть водки, чтоб напиться и ругаться.
– - Вчера бы гривенник дали, на стаканчик бы, а теперь и пятака не дадут!
– - посмотрел он опять ца опорки.
Потом опять мелькнули в его воображении строи, ные ножки в розовых ботинках. Он посмотрел на един-ственный в "клоповнике" стол. Петька сидел в одной рубахе и наливал в стакан из штофа водку. Перед ним стоял студень с хреном.
– - Эй, барин, подходи, твой черед, мы уж опохмелились!
– - крикнул он пьяным голосом Корпелкиму.
Корпелкин подошел и взял стакан.
– - И стюдень хароша-ай!
– - причмокивал оборванец,тыча грязной рукой в жидкую, бурую
ПОТЕРЯВШИЙ ПОЧВУ
Подпоручик Иванов вышел в отставку и с Кавказа, где квартировал его полк, приехал в один из городов средней России. Еще будучи юнкером, он получал от своей единственной родственницы, старушки тетки, жившей в этом городе, небольшие суммы денег и теперь, бросив службу "по служебным недоразумениям", приехал к тетке, чтобы пока, до новой должности, пережить трудное время.
Дорогой Иванов скромно мечтал о какой-нибудь должности на железной дороге или в конторе, о чистенькой комнатке, о женитьбе.
Но предположения его не сбылись. Тетка умерла несколько лет тому назад, и он, совершенно одинокий, очутился в чужом городе без средств, без знания жизни. За короткое время розысков Иванов потратил несколько рублей, бывших при нем, и распродал остатки гардероба; у него осталось одно военное, сильно поно-Шенное пальто, и то без погон, которые он не имел право носить в отставке и продал барышнику "на выжи-У*- Дошло до того, что хозяин гостиницы, где остановился Иванов, без церемонии выгнал его за неплатеж 'скольких рублей, и он вышел на улицу полуголодный, оскорбленный... За неделю, даже накануне, он и не мечтавший таком положении, в каком очутился. он пошел по улице и начал заходить из магазина в магазин из конторы в контору, просил занятий, рассказывал обстоятельства, заставившие его искать работы, и всюду получал отказ то в притворно вежливой, то в бой форме.
Так, один купец, повертев в руках его чистенький указ об отставке, предложил поступить в швейцары подъезду.
– - Двери будешь отворять, калоши, платье снимать... жалованья пять, да чайных с красненькую набежит, а к празднику и с четвертную наподают, то. услужить смоги!
Иванов счел это предложение за глумление и yi сопровождаемый насмешками.
Заходил он под вечер на железную дорогу, в i дуктора просился, но здесь ему прямо сказали, что особой протекции высшего начальства мест не д никому.
Последняя надежда лопнула, и он бесцельно t дил по улицам, шлепая по лужам, образовавшимся два дня оттепели...
– - Куда же идти?
– - поминутно задавал он себе прос и не находил ответа.
Мысли, одна нелепее другой, несбыточные надежды мелькали в его голове:
"Что бы я нашел сейчас на улице тысячу рублей?.. Оделся бы щеголем, квартирку бы нанял... Кабинет, чтобы выходил окнами на полдень... Шторы сделаю, как у командира полка, суровые, с синей отделкой... Непременно с синей..." Потом мысли его вдруг перескакивают: он в бою, бросается со взводом на дымящийся редут, захватывает неприятельское знамя...
Его поздравляет отрядный командир; целует, навешивает ему с себя на грудь беленький крестик... Он уже ощущает крестик у себя на груди...
– - Эй, берегись!
– -раздается голос извозчика и разрушает сладкие мечты.
Иванов вдруг огляделся и почему-то устыдился своего военного, форменного пальто,-- того самого пальто, надев которое два года тому назад в первый раз, при производстве, он воображал себя на верху счастья --и с презрением оглядывал всех "штафирок".
А теперь ему самому казалось, что все на него смотрят, как на не годного никуда человека, потерявшего почву бездомника.