Трущобы Империй
Шрифт:
— Н-да, — согласился Фред, — также пробежавший глазами по листкам, — что верно, то верно — необычно. Будь ты из своих, приняли бы стихи, пусть и в узком кругу. Печатали бы время от времени в литературных изданиях. Негромкая слава борца с обыденностью и прочие мелкие вкусности. А ирландец, да ещё из трущоб… верно Алекс сказал — лет через пятьдесят.
— Устраивает, — нервно хмыкнул однорукий ирландец, забирая стихи, — мне чтоб прямо сейчас и не нужно. Но хорошо хоть, что в будущем… Не зря, значит…
Неловкое молчание прервал попаданец, начав нарочито
— Вот и замечательно. Я уже состоялся как драматург, Фред у нас поэт. Да, Патрик, оттуда стихи… В памяти покопаюсь, найду парочку стихов или песен, переделаю под современное звучание, если понадобится. О себе напомню, о Фреде. Тебе не надо, свои… разве только в газетах напечатаем, да полемику запустим.
— Задел на будущее?
— Он самый. А то излишняя скромность не нужна. Кто о тебе узнает, если в стол писать будешь? Может, лет через сто кто из правнуков и найдёт творчество, ан поздно может быть — основоположник жанра уже есть, и это не ты.
От Патрика пошла волна облегчения — всё-таки хотел человек признания, какого-то упоминания в истории.
— Много народу поэтами станет? — Спросил Фред, морщась — его сильно задевала ситуация с фальшивой славой.
— Кейси точно: образован, читает постоянно — легко поверить. Не десятки стихов, конечно, но пару-тройку хороших стихов или песня из тех, что и через сто лет петь будут. Может, ещё кого из ребят.
— Может… — Патрика аж корчило от стыда, но он всё-таки договорил, — может, кого из убитых авторами объявим? Им уже всё равно, а родным приятно. И посвящённых меньше, а то мало ли…
Больше часа занимались подборкой погибших поэтов с учётом родни (чтоб стыдно за такую родню не было) и заслуг перед ИРА. Мерзко от такого… почти кощунства, но все понимали, что надо.
Это потом уже, когда (и если!) ИРА устоится, раскинется филиалами в разных странах, обретёт какое-никакое признание… Тогда уже не будет необходимости в подтасовках. Появятся настоящие поэты, инженеры, учёные.
А пока ИРА нужна громкая слова, чтобы движение не сбили на взлёте, постоянные упоминания в прессе. Нужно, чтобы при словах ИРА, люди вспоминали не ирлашек-нищебродов, а поэтов, написавших любимые стихи и песни, драматургов, талантливых журналистов и писателей. Да, не забыть того сержанта с писательским даром…
Лира приехала ближе к концу ноября. Алекс встречал жену на вокзале, придя за несколько часов до прибытия поезда. Всё это время метался по перрону, нервно поглядывая на часы и придумывая всякие ужасы. Железнодорожное сообщение между Союзом и КША капельное и предугадать проблемы почти невозможно. То излишне инициативный командир прикажет разобрать рельсы, то дезертиры…
— Лира! — Расталкивая прохожих, Алекс пошёл к жене, едва не срываясь на бег, неприличный для его чина, — приехала…
Обняв супругу, он почти тут же отпустил её, жадно вглядываясь в лицо любимой.
— Ты стала ещё красивей, — искренне сказал Алекс, взяв её за руки. Лира засмущалась и порозовела.
— Пойдём, —
Только сейчас попаданец понят, что супруга приехала с настоящей свитой. Её мать, сестра с мужем, несколько двоюродных братьев и сестёр… Ну и разумеется — жёны, сёстры и матери бойцов Кельтики. Ан нет, приехали и близкие у пленных из других частей.
Откинув покрывало в большой корзине, он уставился на младенческое личико безмятежно спящей дочери, которую не разбудил вокзальный шум.
— Кэйтлин Лира Фокадан, как ты и хотел, — нежно сказала жена, прижавшись сбоку. Этот момент навсегда запечатлелся в памяти Алекса, как один из самых счастливых.
Снятый дом (не думать, во сколько обошлась аренда в переполненном войсками городе!) блистал чистотой, а верный Добби вместе с парочкой чернокожих служанок изображал дворецкого, прислуживая с чинным видом. Несмотря на забавную физиономию, смотрелся вполне органичен, и попаданец в очередной раз напомнил себе присмотреться к слуге получше.
Очень похоже на то, что казачок-то засланный. Южане не любили негров-предателей, каким-либо образом помогавших Союзу, а Добби вполне комфортно себя чувствует. Доблестный Штирлиц или у попаданца разыгралась паранойя, и он преувеличивает степень нелюбви конфедератов к предателям? Может, к слугам отношение попроще или Добби терпят, пока он рядом со своим хозяином?
Глава тридцать шестая
Мир заключили двадцать четвёртого декабря и потому его прозвали Рождественским. Алекс встретил этот день в Атланте, где всё ещё демонстрировал флаг, опекая раненых и участвуя в переговорах между Шерманом и Борегаром. Военачальники противоборствующих сторон ещё до заключения мира договаривались — на какое расстояние отводит войска Союз, кто оплачивает постой и о прочих немаловажных деталях.
Шерман и Борегар исключительно любезны, но напряжение между ними серьёзное. Военный этикет обязывал к вежливости и гуманному отношению к пленным. Союз же этим похвастаться не мог, концлагеря для южан широко известны.
Фокадан с началом переговоров между военачальниками, постоянно мотался из Атланты в лагерь Союза, дав предварительно слово Борегару, что не будет лезть в укрепления южан и тем паче, не будет рассказывать Шерману каких-то военных тайн Конфедерации. Шерман, кстати, и не спрашивал.
— Как там войска южан? — Жадно спросил майор Лесли из штаба Текумсе.
— Держатся и готовы продержаться ещё год, два или всю жизнь.
Лесли кивнул мрачно, ответ подтвердил его мысли.
— Блокада не удалась, а теперь ещё и союзниками обзавелись… А настроения у горожан?
— Боевые. Сторонники капитуляции если и были, то теперь уже переменили мнение и сами пристрелят любого, кто заговорит об этом.
— Мда… ладно, спасибо, — Лесли ушёл, прихрамывая на левую ногу — подагра. Несмотря на внушительное звание и кучу наград, это глубоко штатский человек, занимавшийся у Шермана логистикой.