Трясина.Год Тысячный ч.1-2

Гуринович Влада

– Господи, Ян, нашёл чем хвастаться. Ужас какой, - говорила я с отвращением.

– Ужас, какая ты зануда!
– отвечал он, смеясь.

От таких разговоров мне становилась не по себе. Я бы и рада была думать, что всё это враньё, солдатские байки - но Ян был не таков. Я слишком хорошо его знала. Врать он не умел. И сочинять небылицы для красного словца тоже не умел. Они взаправду так жили, и это считалось нормальным.

***

Было начало осени. Оставалось меньше года до того страшного дня, который переломит и жизнь Яна, и мою собственную жизнь. День был праздничный. Годовщина Воссоединения. В этот день, двенадцать лет тому назад, Августа подписала грамоту, согласно которой Королевство Семгален переходило в статус

имперской провинции. Воссоединение провинции с метрополией, одним словом. Да уж, знаменательная дата. Годовщину Воссоединения тут празднуют с размахом. На улицах Вильска, прямых, будто прочерченных под линейку, гремят парады, а вечером небо над городом расцвечивается фейерверками. Народ веселится и упивается вусмерть. В этот день у стражников работы по горло - за веселящейся толпой нужен глаз да глаз, иначе степенные семгальцы, нагрузившись дешёвым вином, поотшибают друг другу головы в пьяном угаре.

В тот вечер Ян заглянул ко мне. Возвращался с дежурства. Он выглядел немного взвинченным. Сказал мне, что ничего не ел с самого утра, а в казармах столовая уже закрылась. Я нарезала хлеба с холодным мясом и поставила на стол кувшин некрепкого розового вина, которое здесь пили как воду. Потом я сидела за столом напротив него и смотрела, как он ест. В нём не осталось ничего от того маленького мальчика, с которым мы когда-то кормили чаек и ныряли в море у волнолома. Он носил униформу землистого цвета. Тёмно-русые волосы были коротко обрезаны, как у всех стражников. Огнестрельного оружия при нём не было, но на поясе висели штыковой нож и флагрум-автоматический хлыст, который стражники носили при себе постоянно. Флагрум использовался для усмирения черни. Он представлял собой короткую рукоятку на ремне, который для удобства крепился к запястью. При нажатии на спуск флагум начинал издавать треск и искрить синими огоньками. Огоньки были сродни тем, что бежали по Тёрну, но не обладали столь убийственной силой. Удар флагрума не испепелял человека на месте, а лишь на время лишал сознания.

– Зря ты не пришла смотреть парад. Мика был на трибуне. В белом мундире. Я стоял совсем рядом. Кажется, он меня заметил.

Ян потянулся за кувшином с вином, стоявшем посередине стола. Расстегнутый рукав его униформы съехал к локтю, и я увидела его крепкую, жилистую руку, покрытую золотистыми волосками. Как у нашего покойного отца. Глаза его были такие же - василькового цвета. И улыбался он так же, как отец. Но Ян был для меня чужим человеком. Мы с ним как будто оказались по разные стороны Тёрна.

– В толпе говорили, что через год Мика женится на Августе и сделается кесарем. Они уже там всё решили, - говорил Ян. В его голосе слышались нотки восхищения.
– Кесарь, представляешь?

Я хмыкнула.

– Он уже десять лет на ней жениться собирается, да что-то всё никак. Да и есть у него законная жена. Беренис эта, из Валогов. Её куда денут?

Он пожал плечами.

– Не знаю. В монастырь, наверно. А она ничего, кстати. Стояла сегодня на трибуне рядом с Наместником. Вся в золоте. Говорят, переспала с целым гарнизоном.

– Ян!
– сказала я с досадой.

Он засмеялся. Да, он был в восторге от Наместника. Он и звал его по-простому - Мика, как старого приятеля. Побочный сын короля, рождённый от связи с простолюдинкой, Мика воспитывался в королевском дворце наравне со сводным братом Мирославом. Так вышло, что Мика был старше Мирослава на несколько лет, но ни о каком престолонаследии не могло быть и речи. А теперь он Наместник провинции и первый фаворит Августы. И возможно, скоро станет императором. Годный пример для подражания... Хотя сомнительно, что в Цитадели на такое пойдут. Ромейцами ещё никогда не правили иноземцы.

Лита - Крамольник

В свои двадцать с небольшим я уже знала, что останусь старой девой. А это значит, буду влачить жалкое существование, перебиваясь подёнными работами, за которые платят гроши,

а закончу я свои дни, скорее всего, в богадельне. Такая вот плата за свободу. Одиноким незамужним женщинам Империя не оставляла никаких шансов. Яну в этом смысле повезло. Он родился мужчиной. Для женщин же вариантов было совсем немного. Удачно выйти замуж. Или уйти в монастырь. Или...быть Августой, чёрт возьми. Или пойти трудиться куртизанкой в весёлый дом. Лупанарий, как говорят ромейцы. Это словечко я впервые услышала от брата. Закон Праведников порицал блуд и прелюбодеяние, но тем не менее, лупанарии имелись во всех крупных городах. Куртизанками становились женщины, слишком упрямые для замужества и слишком порочные, чтобы идти в монашенки. Жизнь у них и вправду была весёлая. Но недолгая. Многих губило пристрастие к крепкому вину и юкла-травке, приносящей забвение. Другие умирали от кровотечений, так как им слишком часто приходилось вытравливать нежеланный плод из чрева. Третьих поражали дурные болезни. Я видела таких заболевших - на папертях храмов и на рыночных площадях. С ног до головы закутанные в тряпьё, скрывающее лицо и тело - видны только их руки, которые тянутся к прохожим с мольбой о милостыне. Руки обмотаны бинтами, пропитанными гноем, а пальцы лишены ногтей.

Упрямства мне было не занимать, это верно, но и в куртизанки я не годилась. Я, конечно, знала, откуда берутся дети, и работая в харчевне, видала всякое. Меня саму не раз пытались зажать в уголке пьяноватые мужланы. С ними я не церемонилась. Сразу била кулаком в лицо, а рука у меня всегда была тяжёлая. За это девчонки-подавальщицы из харчевни звали меня дурой. Лита, ты не понимаешь, чего себя лишаешь. Это бы хоть как-то разнообразило твою жизнь... Что ж, жизнь у меня и впрямь была однообразная. С работы я возвращалась поздно, и придя домой, сразу валилась на тахту. На стене бубнил Народный Вещатель - небольшой жестяной ящик с коротким проводом, вмурованным в штукатурку. Такие ящики имелись в каждом жилом помещении, и отключить их было невозможно. По Вещателю передавали много чуши, но иногда там звучала музыка лютни или зачитывались отрывки из поэм. Я засыпала под Вещатель, а утром меня будили звуки гимна, и начинался новый день, который ничем не отличался от предыдущего. Наверное, я проживу так ещё лет двадцать, а потом тихо подохну, и никто обо мне не вспомнит. Я уже почти смирилась с этим. Так надо. Плата за свободу.

Я и сама не заметила, как в моей жизни появился Сташек. Стах Волчек. Школяр. Он учился в вильском Университете Словесности - единственном на всю провинцию. Говорят, при старых Вендах в одном только Лиэндале университетов была добрая дюжина. Теперь остался лишь один... Сташек каждый день приходил в нашу харчевню - готовиться к занятиям. Обычно он заказывал чашку чая с пряностями, и расположившись за столиком у окна, углублялся в свои учебники. Толстяк Каначик, хозяин харчевни, Сташека терпеть не мог. Школяр, сам того не зная, доводил его до белого каленья.

– Вишь ты, возьмёт один чай и цедит целый день, - бурчал Каначик, уперев руки в боки, как баба.
– И не выгонишь его!

В самом деле, выгнать Сташека он при всём желании не мог. Школяр честно делал свой заказ, общественного порядка не нарушал, а читать книжки в харчевне законом не запрещалось. Однажды у корчмаря окончательно сдали нервы. Я протирала пол у стойки, когда Каначик потянул меня за рукав и просипел вполголоса:

– Лита, подойди ты к нему. Пива предложи, или что...

– Господин Каначик, я здесь уборщица, а не подавальщица, - возразила я.

– Ай, к нему уже обе подавальщицы подходили, да всё без толку. Коровы старые, - корчмарь махнул рукой. Этим "старухам" было двадцать пять и двадцать восемь лет.
– Может, у тебя получится? А что, ты молодая. Я тебе премиальные выпишу, если он что-нибудь закажет. Обещаю!

От лишних денег я никогда не отказывалась, поэтому, вздохнув, я бросила тряпку в ведро, вытерла руки о юбку и подошла к столику, за которым сидел Сташек. Предложила ему пива. Он вежливо отказался, добавив, что не пьёт.