Туда, где ты

Соло Слава

Глава 2. Наперекор совести

«Ваши глаза – изумруды. Ваша кожа – шёлк. Позвольте мне выразить своё восхищение Вашим совершенством этими скромными дарами,

Навеки Ваш пленник,

Астор де Буйон»

– Боже мой! – Моник, ворвавшаяся в мою спальню с самого утра с коробками в руках, теперь прикладывает роскошные ткани изумрудного цвета к себе, красуясь перед зеркалом. – Клеменс, это просто невероятно, но я не осмелилась открыть бархатную коробку, решила, что ты должна сделать это сама!

Хмыкаю,

качая головой. Ну конечно же она её открыла, при чём в первую очередь, вот только не говорит, что там, чтобы увидеть моё лицо.

Провожу рукой по тёмному бархату и чувствую, как по коже пробегают мурашки, мне ещё никто не дарил таких роскошных вещей. Пусть я и не падка на подобное, но всё же девушка во мне пребывает в приятном предвкушении, а потому я поднимаю крышку. Из груди помимо собственной воли вырывается восхищенный вздох, на меня смотрит крупный изумруд в форме сердца, обрамлённый более мелкими бриллиантами.

– Да с такой штукой на шее ко дну камнем пойдёшь, – усмехается Моник.

В этот момент мимо приоткрытой двери спальни проходит Анна и я ловлю её усмешку, прежде чем она, презрительно отворачиваясь, идёт дальше по коридору.

– Анна, стой! – я вскакиваю с кровати и едва не падаю, запутываясь в подоле ночной рубашки. – Анна!

Нагоняю её в коридоре и она с тяжёлым вздохом оборачивается ко мне, словно я отвлекла её от какого-то важного дела.

– Что тебе нужно, Клеменс? Кажется сейчас у тебя есть всё для личного триумфа, не так ли?

– Не всё. Я хочу, чтобы моя сестра была со мной. – улыбаюсь, пытаясь взять её за руку, но Анна специально сцепляет их за спиной.

– Я не собираюсь примерять на себя твои подарки. – кривится она.

– Если хочешь, мы можем сшить из этих тканей платье тебе! Они подойдут к твоим глазам.

Цвет глаз у нас с Анной совпадает, но этом всё сходство и заканчивается. Внешностью она пошла в отца, унаследовав его грубые черты лица, усугублявшиеся тем, что сестра вечно хмурилась и поджимала губы.

– Собираешься кидать мне свои подачки? – усмехается она.

– Ну что ты! Я совсем не это..

– Иди обратно, Клеменс, и наслаждайся этими непристойными подарками.

– Непристойными?

– Ну разумеется, – вздыхает она, – была бы ты чуть умнее, сразу бы смекнула, что такое мужчины присылают, лишь когда хотят затащить тебя в свою постель.

– Не думаю, что герцог де Буйон намекал на это, – хмурюсь я, – он человек чести и очень уважаем при дворе.

– В том и заключается твоя проблема, Клеменс, ты вообще мало думаешь.

С этими словами она резко поворачивается на пятках и почти убегает в сторону часовни. Решительно не могу понять, почему сестра испытывает ко мне такую жгучую неприязнь. Столько презрения в лице, когда она говорит со мной, словно я виновата во всех грехах этого мира. Но каждый раз, когда я пыталась заговорить с ней, с самого детства, у нас происходили диалоги подобные этому.

– Клеменс! – кричит из комнаты Моник. – Возвращайся в комнату, леди не разгуливают по замку в нижнем белье!

Босые ноги мерзнут на холодном полу, поэтому я следую её совету, тяжело вздыхая. В моём мире миллион

правил этикета, которым мы все должны подчиняться, сколь бы странными они не были.

Пока компаньонка помогает мне облачиться в бежевое платье для прогулок, я размышляю над тем, достаточно ли прогрелась земля, чтобы можно было немного походить по молодой траве, скинув туфли. В детстве я часто представляла себя феей или лесным эльфом, свободным от любых правил, живущим в своё удовольствие. Правда всё это длилось ровно до того момента, пока меня не ловила одна из гувернанток, причитая, что мои ступни огрубеют и почернеют от этих непристойных прогулок по голой земле.

Май в этом году выдался тёплый и я с удовольствием вдыхаю аромат весны, наполненный теплом и запахом свежей листвы. Парк вокруг нашего замка действительно похож на волшебный лес, моя бабушка отдала ему чуть ли не полжизни, собирая свою коллекцию всевозможных растений, названий которых я даже не знала. Деревья в этом саду цвели круглый год, сменяясь одно другим, моими любимицами были ивы, переплетающиеся ветвями со своими соседями. И китайские сакуры, заполнявшие своими цветами весь парк, украшая лепестками землю даже в отдаленных уголках сада.

– Почему она так ведёт себя со мной? – не называю имени, но Моник безошибочно понимает, что речь об Анне.

– Завидует, разумеется, – пожимает плечами она.

– Не говори так.

– Но это правда! Я с вами уже пять лет и постоянно вижу эти признаки. Пытается уколоть и задеть тебя, вечно рассказывает вашей матери небылицы и всячески пытается выставить тебя в неприглядном свете. Ты обладаешь просто ангельским терпением, Клеменс, я бы давно уже оттаскала её за волосы на твоём месте.

Моник де Жарр, из семьи разорившегося дворянского рода, теперь была вынуждена работать компаньонкой у меня. Черноволосая, с бесятами в глазах, она была очень подвижной и смешливой. Её лёгкий нрав привлекал мужчин и со временем она надеялась выйти замуж, чтобы поправить своё положение. Я от всей души желала ей такой судьбы и уже заранее грустила, думая, что же буду делать без неё, Моник стала моей лучшей подругой, заменила мне сестру и мать.

– Я просто надеюсь, что в один день этот лёд треснет и она увидит, что я от всей души желаю ей счастья, что я просто хочу быть рядом со своей сестрой.

Де Жарр смотрит на меня со скепсисом, но не никак не комментирует это высказывание, хотя по её лицу я вижу, что она думает о том, что скорее ад придет на землю, чем Анна оттает ко мне.

Мы переходим к обсуждению вчерашнего бала и Моник требует от меня каждую подробность, описание каждого наряда, хотя я, к своему стыду могу припомнить очень мало деталей, рассматривать окружающих я как-то не привыкла, за что не раз получала выговор от мама за свою ненаблюдательность.

– Наряды, Клеменс, – говорила она, – прямая демонстрация того в каком состоянии находится благополучие семьи. Если кто-то говорит о своих огромных прибылях, но при этом является на приёмы несколько раз в одном платье, или кружева на его манжетах потрепаны, значит дела обстоят совсем не так хорошо, как человек представляет.