Туда и обратно
Шрифт:
Но до чего же это скучное дело — политика, — если не можешь во время заседания вскочить и сдернуть докладчика с трибуны или врезать по уху представителю оппозиции!..
Какое-то время спустя (часов здесь никто не наблюдал, и потому, наверное, все были счастливы) я отправился с Ульяновым встречать приходящих.
Ульянов почему-то очень не любил, когда его называли Ленин — утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей по крови и Бонк по фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России сделал исключительно для того, чтобы им было
— Это аморально, — возмутился я, впервые услышав такое объяснение. — Там же были миллионы евреев!
На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ:
— Не слушай ты этого потомка Хама. Я сам слышал, как он недавно, на митинге политиков «Восьмой уровень — за экологическую чистоту!» утверждал, что революция — это его идея фикс, и он, будучи исконно русским, хотел сделать революцию в государстве евреев, чтоб им было плохо. Но поскольку в то время еще не было Израиля, ему пришлось удовольствоваться Россией, поскольку там евреев было больше даже, чем в Америке…
— Фу! — сказал я, и с Ульяновым предпочитал не разговаривать.
Но дежурные пары отбирает генератор случайных чисел, и, в конце концов, получилось, что встречать приходящих отправились мы с Владимиром Ильичом.
Жерло туннеля было хотя и не материальным, но все же и не исключительно астральным созданием. Ведь новая душа, вылетев из тела (это я помнил по себе), еще не успевала освоиться в астральном мире, материальное было ей ближе духовного, и это было учтено Им при конструировании переходного блока. В результате наши возвращались с дежурства с простуженными душами и вынуждены были лечиться настоями из философского камня. Теперь это предстояло и мне, а присутствие Ленина настроения не улучшало.
И кто, вы думаете, вылетел из туннеля первым? Вот игра случая — это оказался Ариэль Бен-Шалом, депутат кнессета от Ликуда.
— Вот так встреча, — сказал я.
— Это ты, Арон! — воскликнул Ариэль. — Не думал встретить тебя здесь!
— А кого ты рассчитывал встретить? — обиделся я.
— Да кого-нибудь из праведников, а не такого закоренелого безбожника, как ты!
— Послушай, — перебил я его, — кто сейчас премьер-министр? Все еще Бродецки?
— Скинули! — захохотал Ариэль Бен-Шалом. — Теперь у власти Ликуд, а премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.
— Но ведь будет война! — ужаснулся я.
— И пусть! ЦАХАЛ силен как никогда, и мы нападем превентивно.
Я хотел было схватиться за голову, но вспомнил, что голова есть пережиток материального мира. Вот вам преемственность в политике! Вот вам мирный процесс!
— Надеюсь, — сказал я, — тебя убили депутаты от оппозиции.
— Нет, — с гордостью сказал Ариэль, — меня убил палестинский террорист. Я стал очередной жертвой интифады.
И тут подал голос Ленин, который все это время внимательно изучал пространственно-временную структуру новоприбывшего.
— А вы уверены, батенька, что вас действительно убили? — вкрадчиво спросил он. — Не кажется ли вам, что ваше тело сейчас все еще лежит на столе в операционной, и что
Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть — возвращаться в тело Ариэлю вовсе не хотелось. Он наверняка воображал, что здесь покажет себя наилучшим образом и добьется того, чего не добился на том свете. Это был шанс, которым я не преминул воспользоваться.
— Послушай, Арик, — сказал я. — Давай меняться. Ты остаешься здесь вместо меня, а я отправляюсь вниз, в твое тело. Идет?
— В моем теле — представитель оппозиции? Ни за что!
— Обещаю, что буду голосовать за Ликуд.
— Когда это можно было верить твоим словам, Арон Бухмейстер? — презрительно сказал Ариэль.
— Если вы собираетесь меняться, — сказал Ленин, — то быстрее. Сердце вот-вот начнет биться.
И тогда, воспользовавшись неосведомленностью Ариэля Бен-Шалома, я бросился в туннель. Как вы понимаете, двигаться мне пришлось в полной темноте — свет остался за спиной. Я услышал возмущенный вопль Ариэля и хохот Ленина. Ничего, разберутся.
Туннель постепенно расширился, и я вывалился из него прямо на операционный стол. Тело было не мое, чувствовал я себя в нем непривычно, я даже не сразу разместился, и потому, когда сердце начало сокращаться, мне пришлось устроить небольшой приступ конвульсий, чтобы расположиться поудобнее.
— Живой! — воскликнул врач.
По капельнице в мою вену пошел какой-то раствор, и я моментально уснул.
Организм Ариэля Бен-Шалома (мой организм!) оказался очень крепким. Вернувшись к жизни, он начал так быстро набирать силы, что уже через три дня ко мне допустили жену, и я едва не назвал ее Сарой, хотя и знал, что жену Ариэля звали Нурит. А еще через неделю меня выписали и, лежа в спальне на вилле Бен-Шалома (никак не могу привыкнуть к тому, что теперь это имя — мое!), я воображал, что произойдет к кнессете, когда я займу свое место. Я им покажу, как денонсировать договоры о мире! Я им покажу, как посылать еврейских поселенцев на территорию независимого палестинского государства! Я им покажу, как проваливать законопроекты об индексации зарплаты членов кнессета! В кнессете еще со времен Рабина, а то и раньше, ни одна партийная коалиция не имела преимущества больше, чем в один голос. Теперь этот голос был мой, и я не собирался отдавать его политическим противникам. Зря я, что ли, вернулся на тот свет? Или — на этот?
Единственное, что меня смущает — как быть с законопроектом некоего Арона Бухмейстера о генетическом обследовании олим из России? Неужели раби Акива прав, и все люди, в той или иной степени, евреи? Только эта дилемма и смущает меня в моем новом теле.
Нет, есть еще одно. Приходится спать с Нурит Бен-Шалом, а эту женщину я всегда терпеть не мог. Ну да ладно, зато правое правительство я свалю.
Вот только… Когда я умру, на том конце туннеля меня наверняка будет ждать взбешенный Бен-Шалом.