Туфелька под ёлкой

Лазарева Ярослава

– Вали отсюда, оборванка! – раздалось ей вслед. – И больше тут не появляйся! Нечего богатых господ отпугивать. Ишь, моду взяли отираться возле приличных магазинов, да попрошайничать. А мне потом выговор…

Тая уже бежала, от стыда пылали щеки, слова охранника жгли и вызывали слезы. Она перелетела дорогу на красный свет, услышала «пару ласковых» от водителей и расплакалась. Забившись за ближайшую палатку – а Тая находилась возле метро «Третьяковская» и оказалась на площадке рождественской ярмарки, – она сжалась и всхлипывала,

опустив голову. Девушке казалось, что каким-то неведомым образом она из своего привычного комфортного и безопасного мира попала в чуждую ей и жестокую реальность со злыми людьми и темным неприветливым городом. Она стояла, уткнувшись горячим лбом в холодную стену палатки-домика, и пыталась успокоиться.

«Сейчас вернусь домой, сниму все это тряпье, выброшу его, потом встану под горячий душ, – думала Тая. – На сегодня с меня экспериментов хватит! Я уже очень сильно прониклась образом бедной гонимой девочки!»

Она вытерла слезы, невольно размазав грим.

– Кто это тут ревет? – услышала Тая приглушенный голос и отодвинулась от стенки домика.

Дверца приоткрылась, кто-то посмотрел на девушку в щель. Тая захотела уйти, чтобы не нарываться снова на неприятности.

– На-ка, милая, угостись! – раздался бодрый голос, и дверца распахнулась.

Продавщица рождественских безделушек, полная, краснолицая, в уборе Снегурочки, казавшемся нелепым обрамлением ее пожилого щекастого лица, вышла из домика и протянула девушке большой расписной пряник и пластиковый стаканчик с дымящимся чаем.

– Нет, что вы! – растерянно пробормотала Тая.

– Бери, девонька, – участливо ответила женщина. – Сладенькое всегда настроение поднимает. А то плачешь у меня тут, я же слышу. Обидели тебя эти сволочи! Ох, и злые они! Уж мы-то знаем!

– Кто? – с недоумением спросила девушка и взяла угощение.

– Ты ж у церкви работаешь? – уточнила продавщица и махнула рукой в сторону возвышающегося на противоположной стороне улицы храма Всех Скорбящих Радость. – А там попрошайки ох и лютые, своего не упустят, готовы на все ради наживы. Мы уж тут сколько раз видели, как они дерутся. И не просто тумаки раздают, а до крови.

Тая со странным любопытством посмотрела на противоположную сторону Большой Ордынки. И правда, неподалеку от входа в церковную лавку примостились какие-то оборванцы. Они кланялись всем прохожим, идущим мимо, крестились и протягивали сложенные чашечками руки.

– Чего не поделили-то? – поинтересовалась продавщица, изучая лицо Таи. – А ты совсем молоденькая! – добавила она. – И свеженькая, хоть и чумазая. Неужели сиротка? И нет никого у тебя?

– Мама давно умерла, – зачем-то сообщила Тая, и непрошеные слезы снова набежали и защипали глаза.

«Что это со мной? – изумилась девушка, стараясь избавиться от жалости к самой себе. – Видно, я на самом деле талант, как все твердит Берта. Надо же так в образ войти! Я реально ощущаю себя круглой сиротой, всеми покинутой

и обиженной на весь свет».

– Так есть же всякие там органы опеки, – сочувствующим тоном сказала продавщица. – Тебе лет-то… пятнадцать, не больше? Самый сложный возраст для девушки. Тем более такой хрупкой и хорошенькой.

– Спасибо, – искренне ответила Тая. – Мне приятно.

– Уходи ты с паперти! Не дело это… – с чувством проговорила продавщица.

– Есть тут кто? – раздался громкий возмущенный мужской голос со стороны прилавка. – Да! Стоим уж минут пять, – вступил визгливый женский.

– Ой, работать мне надо, девонька, – торопливо сказала продавщица и нырнула в проем. – Удачи тебе!

– Спасибо, – растерянно ответила Тая, глядя, как дверь плотно закрывается.

Она начала улыбаться. Игра ей уже нравилась. Тая ощутила какой-то азарт и решила отправиться «на паперть», чтобы довести дело до конца и полностью войти в образ. Она представила, как расскажет насмешливому помощнику режиссера о своем эксперименте, и заранее веселилась, предугадывая его реакцию. Влад точно такого от нее не ожидал. И девушке уже очень хотелось увидеть его лицо, когда она красочно распишет ему, как тусовалась с нищими.

Тая вытерла остатки слез и решительно двинулась через дорогу. Приблизившись к церковной лавке, она остановилась напротив старухи. Та сидела на фанерном ящике, опустив голову и бормоча что-то наподобие молитв. Вязаная серая шаль скрывала ее волосы и пол-лица, на груди был прикреплен булавкой помятый бумажный образок Божьей Матери. Рядом со старухой стояла, прислонившись спиной к стене, молодая женщина с синюшным испитым лицом. Она держала пластиковую чашку. В паре шагов сидели на корточках два парня бомжеватого вида.

– Чего тебе? – недружелюбно поинтересовалась старуха, поднимая голову и окидывая замершую девушку оценивающим взглядом.

– Так… – растерянно ответила Тая.

– Место куплено, а ты иди своей дорогой, нам тут чужих не надо, – раздраженно сказала старуха.

– Или ты от старшого? – уточнила алкоголичка и отлипла от стены. – Новенькая?

– Не знаю, – еще больше растерялась Тая и зачем-то протянула ей пряник и чай.

Та кивнула и взяла. Немного отодвинувшись, нехотя предложила «новенькой» вставать рядом. Тая прислонилась к стене и поморщилась от запаха, исходящего от женщины.

– Э, погодь! – возмутился один из парней. – А может, она на халяву тут пристроилась. Чего на слово-то верить?

Он подошел к Тае и приподнял ее лицо за подбородок. Она невольно дернулась и ударила его по руке. Он резко прижал ее к стене и начал беззастенчиво тискать.

– Ты охренел?! – заорала Тая, пытаясь вырваться, но парень зажал ей рот рукой.

Женщина-алкоголичка невозмутимо наблюдала за ними, стоя в двух шагах, попивая чай и довольно улыбаясь. Старуха не реагировала. Тая замотала головой и замычала.