Туфельки от «Ле Монти»
Шрифт:
— В милицию мы еще не заявляли, — сказал Никита, — так уж нас запугал этот, который звонил насчет выкупа... как я теперь понимаю, скорее всего, Витек. Но это никогда не поздно сделать, а пока... Пока Алла Сергеевна сядет и в присутствии свидетелей напишет подробно про все свои художества, что и как, кто ее подельники и как договаривались поделить выкуп.
— Ничего я писать не буду! — зло закричала та. — Вы получили ребенка, значит, все, мы квиты, ничего не случилось.
— Ага, размечталась, стерва, — возмутился Федя, — все, значит, шито-крыто? Хочешь, блин, легко отмазаться?
Алла, вспомнив про жуткий флакон в сумке Ирины, вздрогнула и села к столу.
— Ладно уж, — понимая, что выхода нет, недовольно пробурчала она. — Что писать?
Степан Аркадьевич принес бумагу и ручку, а Никита начал диктовать:
— «Начальнику отделения милиции номер...», Федь, как зовут начальника?
Тот, порывшись в записной книжке, сообщил фамилию и, вспомнив, что Ирина с Антоном все еще на улице и, поди, совсем замерзли, вышел открыть им машину.
— Слушай, зачем начальнику? — попыталась возразить Алла.
— А кому же? Мне, что ли? — усмехнулся Никита. — Мы это оформим как явку с повинной, ты сама подпишешься, и мы все, в качестве свидетелей, что признание твое добровольное.
— Как же, добровольное,— мрачно хмыкнула она, но тем не менее послушно начала писать.
— Ник, думаю, младшему Морозовскому тоже не мешало бы состряпать такую бумажку, — сказал Петр.
— Правильно, — согласился тот, — мы по дороге к нему заедем, заодно и развяжем его.
Перехватив удивленный взгляд Степана Аркадьевича, Никита объяснил, что это была вынужденная мера предосторожности, чтобы тот не сумел предупредить своих дружков, зато теперь пусть посидит в одиночестве и на досуге подумает, как жить дальше.
— Во всяком случае, — добавил он, — ему ясно уже, что собой представляет эта женщина, и вряд ли он захочет иметь с ней какие-то дела, а тем более водить дружбу.
Степан Аркадьевич тоже засобирался вместе с ними в Москву.
— Раз такое дело, — сказал он, — не могу же я спокойно здесь отсиживаться и встречать Новый год, когда... Что же теперь будет? Что будет? — горестно восклицал он, собираясь в дорогу. Первым делом надо было потушить огонь в печке и закрыть с улицы ставни на окнах, затем по-хозяйски осмотреть сарай и все пристройки и тоже запереть их на ключ.
Наконец и Алла, и Степан Аркадьевич закончили каждый свой труд, все присутствующие поставили свои подписи под заявлением и вышли на улицу. В машине на переднем сиденье расположилась Ирина со спящим Антоном на коленях, на заднем же предстояло разместиться Степану Аркадьевичу вместе с Никитой и Петром.
— А я как же? — растерянно проговорила Алла.
— А ты ноженками до станции дотопочешь, — ответил Федя. — Ничего с тобой не случится, электрички еще ходят.
— И в самом деле, — поддержал его Степан Аркадьевич, — здесь до станции рукой подать, во-он огоньки светятся. Хулиганов нет, кроме Виктора, нет, но вас-то он не тронет, вы, как я понял, хорошо с ним знакомы.
— Во-во! — засмеялся Федя. — Особенно, если тот выскочит щас на дорогу и потребует свои три куска.
— Какие куски? — удивился Степан Аркадьевич.
— Ну, три тысячи, его доля от выкупа, — пояснил
— Ладно, Федь, трогай, — скомандовал Петр. — Пусть они сами в своих долях разбираются.
Несмотря на поздний час и страшную усталость, настроение у друзей было бодрое. Петр рассказал про дымовую завесу, которую пришлось им с Никитой устроить на лестничной клетке, чтобы проникнуть в квартиру на Проспекте Мира, вспомнили, как мастерски Федя провел беседу с соседкой Степана Аркадьевича и как ловко Ирина придумала напугать Аллу.
— А кстати, — поинтересовался Никита, — у тебя там что, действительно соляная кислота?
— Ты думал, я шучу? — усмехнулась Ирина. — Самая настоящая, солоней не бывает.
— Да-да, Ник, вот это шантаж так шантаж, — сказал Петр, вспомнив, как та дрожала от ужаса, слушая угрозы Ирины. — Нет, согласись, это могло прийти в голову только женщине, причем разъяренной женщине. Все заявления на свете, с подписями и печатями, меркнут перед страхом потерять свою красоту.
— И она ее потеряет, если хотя бы близко подойдет к нашему дому! — воскликнула Ирина, вспомнив все, что вытерпела из-за этой женщины. — Это не шутка!
Степан Аркадьевич, сидя у окна, понимал далеко не все из того, о чем говорили эти люди, но он видел и чувствовал только одно: они любят друг друга, они настоящие друзья и готовы пойти в огонь и в воду, если кто-то из них окажется в беде.
Прибыв в квартиру на Ярославском шоссе, друзья первым делом освободили из веревочного плена младшего Морозовского и заставили его написать такое же заявление-признание, какое чуть раньше получили от его подруги.
— А позвольте узнать, — робко поинтересовался Степан Аркадьевич, — что вы намерены делать с этими заявлениями?
— Еще не решили, — весело ответил Никита. — Думаю, последнее слово за матерью Антона: как она скажет — так и будет.
— Запишите на всякий случай мой телефон, — предложил Степан Аркадьевич, — вдруг что понадобится...
— Ваши координаты у нас есть, — сказал Федя и похлопал себя по карману, где лежала записная книжка, — получены прямо из ГАИ, поскольку мы искали владельца джипа. Но я бы на вашем месте, папаша, не доверял такому сынку машину.
Степан Аркадьевич с мнением Феди согласился и сообщил, что срок доверенности как раз через неделю истекает и он ни за что теперь не продлит его.
— Да я вообще продам эту чертову машину! — разгорячился Степан Аркадьевич, хотя, конечно же, понимал, что это не решит его проблем с сыном. — Вот завтра же и продам!
— Если вправду надумаете — обращайтесь ко мне, помогу найти хорошего покупателя, — сказал Федя и черкнул ему свой рабочий телефон. — А машина классная, смотрите не прогадайте.
Распрощавшись со Степаном Аркадьевичем и пожелав ему в наступающем году здоровья, друзья отправились в Марьину Рощу. Никита предложил взять спящего Антона к себе на заднее сиденье, но Ирина не могла расстаться ни на миг со своим сокровищем и, несмотря на то что ноги уже затекли и потеряли чувствительность, крепко прижимала к себе сына, словно опасаясь, что тот опять куда-то исчезнет.