Тульские метки
Шрифт:
На следующей планёрке Волков торжественно объявил:
– За хорошую работу, за проявленную журналистскую фантазию товарищ Санжаровский командируется в творческий отпуск в Ростов-на-кону. [10] Заодно сдаст и экзамены.
Гул одобрения.
За командировку на семь дней я получил сорок три рубля.
Еду через Воронеж.
Остановка в Ельце. Дед с костылями на второй полке:
– Елец оставил без коров и без овец… Хлопнулся об лёд – красные мозоли
10
Ростов-на-кону – Ростов-на-Дону.
Видит в окно мимо проходящих девчонок:
– Народ совсем осатанел. Телешом пошёл… И начальники… Начальники воруют на возах! А мы… Ну что унесёшь из колхоза на плечах?
На два дня заскочил к своим в Нижнедевицк.
Дома я был один. Мама, Дмитрий и Гриша уехали на похороны дедушки и бабушки. Они умерли в один день.
На кухне бугрилась огромная куча кукурузы. Колхоз за семь рублей привёз целую машину.
Я один чистил кукурузу.
Приехали наши с похорон, и я двинулся в Ростов.
Практическое занятие. Зачёт.
– Что вы можете делать? – спрашивает молоденькая преподавательница. – Макетируете?
– Неа.
– Фотографируете?
– Не нравится.
– Считать умеете?
– Что?
– Строчки. Посчитайте, – и даёт мне гранку учебной их газеты.
Думаю, посчитаю, отвяжется. Поставит зачёт. Ан не тут-то было. Не ставит!
– У меня, – хвалится, – не так-то просто получить зачёт.
– Я уже шесть лет в штате газеты!
– Ну и что?
Плюнул я. Сбегал в гостиницу, взял из чемодана кипу своих вырезок и прибежал. Сунул ей. Она остолбенела:
– Извините… Так вы Санжаровский! Я вас знаю. – И обращается к очникам журфака, готовившим очередной номер университетской газеты: – Товарищи! Посмотрите! Перед вами живой журналист!!!
Я кисло посмотрел на откормленных слюнтяев, которые льстиво мне улыбались, и быстро вышел, не забыв прихватить с собой книжку с зачётом.
Зачёт по стилистике я ездил сдавать домой к преподавательнице в Батайск.
С сессии я возвращался через Рязань.
С вокзала позвонил Валентине.
– Я не могу придти, – сказала она. – У нас гости.
Переночевал я в доме колхозника.
Утром я ждал её в девять, как условились, у её подъезда. А она уехала на занятия в радиоинститут в восемь.
9 декабря
После обеда Волков собрал редколлегию:
– Товарищи! Я был у Малинина. Он ругал меня матом, топал ногами и кричал, что я выпускаю буржуазную газету. Одиннадцатого бюро. Меня будут слушать. Я подал заявление об уходе.
У всех глаза полезли на лоб. Стали уговаривать забрать заявление обратно.
– Мы
– Вы нас устраиваете как редактор, – сказала Носкова. – И мы всей редакцией пойдём на бюро! Встанем за вас горой!
Евгений Павлович попрощался и засобирался с искателями-артистами ехать в Новомосковск заниматься подпиской.
Красавец Кузнецов дал на дорожку свой генеральный совет:
– А я бы построил всё иначе. Вход на концерт, конечно, свободный. Но выход… Поставил бы у выхода крепкого парня в пилотке и с автоматом, пускай и муляжным. Слушал концерт – подпишись на нашу газету! Иначе выхода тебе не будет!
Шеф рассмеялся:
– Нет, Володя! Под дулом автомата человека не заставишь читать газету. Надо делать её интересной, тогда читатель подпишется на неё и без автомата.
Заместительша редактора Северухина продолжала распускать пары:
– Бить надо фактами. Доказать, что газета не буржуазная. Все завы отделами должны приготовить выписки. Сделано то-то и то. И все двинемся на бюро. Выступить должен каждый. Не поможет – есть ЦК. Коллективное письмо в защиту редактора. Отстаивать надо. Только умно. А то обком после всех нас поодиночке передавит. Это так-кая грёбаная коммунистическая машина…
11 декабря
Коновалы разбушевались
Было бамбуковое бюро.
На ковёр кликнули всех наших завов отделами.
Второй секретарь Лев Коновалов по-дикому отчитывал Волкова за публикацию «Короля» Бебеля. Коновалов и не подозревал, что автором рассказа всё же является Бабель. С каким тупейшим энтузиазизмом этот коновал читал крамольные куски рассказа, чуть не поколебавшие высокие, святые устои тульской комсомолии. Коновал тыкал Волкову, орал.
– Вы не кричите на нашего редактора! – выступила первой Люся Носкова. – Вам никто на это не давал права.
Она говорила – вся горела. Столько искреннего гнева было в её тоне, в её словах.
После трёхчасовой чумовой молотилки я пошёл с нею в столовую и оплатил её обед за идейное выступление.
Битый Конищев твердил:
– Мы стараемся тоньше вести идеологию. Учимся у западных журналистов.
Северухина:
– Нынешние недостатки – болезни роста, а не падение редакции. Не говорите с нами, как с не умеющими делать газету. Вы смотрите на нас, как на людей третьесортных. Случай позавчерашний в обкомовской столовой. Ваш работник сказал: «Что это редакция сегодня лезет вперёд?» И уже вчера редакцию стали пускать в 13.30, а обком комсомола – в тринадцать.
Редакция осталась при своём мнении, а обком – при своём.
Это задело Малинина:
– Вы не признаёте авторитетов.
Коновалов:
– У вас много новичков. Невоспитанные… Не здороваются. Им же, наверное, говорили, что есть секретари. Пусть мы с ними не знакомились, но они должны нас знать!
Конец ознакомительного фрагмента.