Тумак Фортуны или Услуга за услугу
Шрифт:
Я отыскал свободное место позади них и по обыкновению начал закидывать удочки. Поначалу дело не шло: эта молокосня явно не желала ввязываться в подобные авантюры. Пару раз меня круто осаживали, дипломатично советуя не совать нос куда не следует, а также наведаться к такой-то матери и еще кое-куда, куда поезда не ходят и самолеты не летают. Я скромно молчал, понимая, что объект должен созреть. У меня был принцип: никогда никому не навязываться; рано или поздно объект клюнет и попадется мне на крючок. А пока — терпение и еще раз терпение.
Первый период закончился вничью — 1:1. Команды играли вяло, как-то сонно, без энтузиазма и спортивного задора. Но меня не проведешь, я-то знал, что самая игра начнется на последней десятиминутке
К концу второго периода, как и было предсказано завтрашним номером «МК», игра оживилась. Наш голкипер (так, кажется, его называют? или я что-то путаю?) — итак, наш голкипер пропустил две банки подряд. Это-то и послужило поворотным пунктом в настроениях моих потенциальных партнеров по пари.
Словом, еще до окончания второго периода сделка была заключена. На пятьсот штук.
В третьей двадцатиминутке наши накидали им аж четыре шайбы, тем самым решив исход поединка. Я выиграл. Впрочем, иначе и быть не могло.
Наше пари привлекло внимание окружающих, и когда после финального свистка мои бритоголовые партнеры начали артачиться и попытались улизнуть, общественное мнение вынудило их отстегнуть причитающуюся мне сумму. Правда, у них наскреблось только четыреста штук, но я милостиво скостил им недостающую сотню. Можно сказать, великодушно швырнул ту сотню в их наглые бритые рожи. Все шло как по маслу, лучшего и желать было нечего.
Сорвав солидный куш, я поспешил покинуть поле боя. Очень уж мне не понравилось, как косились на меня потерпевшие. Нехорошо, прямо скажем, косились, по-гнусному. Недоброе у них было на уме, это я сразу просек. Рисковал я, что и говорить, ну да ведь риск — дело благородное, тем более, когда свеженькие четыреста штук душу прогревают аж до самых печенок.
На полпути к метро меня тормознули. Те самые хиппари, которых я так красиво обул. Я сразу смекнул, что дело пахнет керосином. Прямо-таки воняет.
— Эй, пахан, погоди-ка. Потолковать надо.
Их было восемь рыл. Многовато для меня одного-то, хотя я и был не из слабаков. Они оттеснили меня с тротуара и окружили плотным кольцом. Зенки их так и сверкали, мрачно ощупывая мою одинокую персону, а кулаки (цельных шестнадцать кулаков против моих двух!) уже начали сжиматься, готовясь к расправе. Да-а, попал я в переплет, ничего не скажешь. В самое что ни на есть дерьмо.
Один из них, здоровенный бугай, нагло выпустил струю табачного дыма прямо мне в морду и прогнусавил:
— Слишком ты прыток, мужик. Решил, значит, с нашими бабками слинять?
— Я честно их выиграл, — возразил я, хотя понимал, что говорить с этими бритыми козлами все равно что просить взаймы у мумии Тутанхамона.
— А ты крутой, мужик, — осклабился бугай. — Только очко-то, поди, все равно играет, а? Играет, по роже твоей вижу.
— Валите отсюда, — огрызнулся я, становясь в каратистскую стойку. — Крутой не крутой, а носы отшибать обучен.
Все восемь лбов заржали как один. Видать, рассмешил я их своей бравадой, хотя лично мне было отнюдь не до смеха. Как бы самому нос не отшибли.
— Гони бабки и проваливай, — сказал бугай, когда приступ ржанья у восьмерки прошел. — Коли сам отдашь, уйдешь по-хорошему.
— Да пошел ты, коз-зел плешивый, — вякнул я резко и тут же пожалел о своем выступлении. Рожи у всех восьмерых перекосило от злости, зенки налились кровью.
— Чмо позорное, — процедил сквозь зубы бугай.
Я понял, что судьба моя предрешена: сейчас меня будут бить. Хоть бы одна зараза пришла на помощь, осадила бы подонков!
Бритый бугай долго натягивал перчатки на свои кулаки-кувалды, шевеля пальцами прямо перед моим носом, и злорадно скалился. Подготовка к мордобою велась по всем правилам. И-эх, была не была, решил я с отчаянием утопленника, пропадать, так с музыкой! Уж двоим-троим я точно смогу настучать по их вонючим лысинам, а там — будь что будет. Один хрен морду разобьют, так пускай и им тоже кое-что перепадет.
Словом, заехал я по морде сначала одному, потом другому. Хлипкие оказались ребята, с трухой в нутре: грохнулись оба на снег и затихли. Но на большее у меня времени не хватило. Вижу, целится бритый бугай своим кувалдометром мне точно промеж глаз. Я и пикнуть не успел, как хрустнуло у меня что-то в мозгу, в глазах помутнело, зарябило. Чувствую — проваливаюсь в какую-то нирвану, парю, можно сказать, в космическом эфире и потихоньку обалдеваю. А напоследок напоролся щекой на чей-то сапог, потом еще раз, уже зубами — и присмирел окончательно. Отключился, словом.
Сколько я так провалялся, хрен его знает. Помню только, как кто-то трясет меня за плечо. Сознание возвращалось медленно, какими-то дикими рывками, словно с жуткой похмелюги. Голова раскалывалась от боли, распухший язык едва ворочался в густой липкой каше, заполнявшей мою ротовую полость, да и вообще было мне как-то не по себе.
— Кажись, живой, — прогудел кто-то над ухом.
Я открыл глаза и сквозь красную пелену обнаружил, что вокруг меня суетится с пяток сердобольных прохожих. Вот мерзавцы, подумалось мне в тот момент, где ж вы были, гады ползучие, когда меня те бритые уроды метелили?! Морды свои холеные на сторону воротили, мол, моя хата с краю, каждый сам за себя, сам в дерьмо по уши влез, так сам из него и вытаскивайся — а теперь-то, когда бритых голов и след простыл, обступили меня тесной гурьбою и зенки свои лживые к небу закатывают при виде эдакого гнусного попрания моей личности. Это как же называется, а? Харя моя, можно сказать, треснула вдоль и поперек, того и гляди, последние мозги вытекут, а из зубов если два целых на всю ротовую полость наберется, крупно, считай, мне повезло. И что же получается? Эти так называемые прохожие, любовью воспылав к ближнему своему (ближний — это я), норовят мне еще гадость какую-нибудь ввернуть, да похлестче, похлестче, типа: «Во, смотри, да он еще шевелится!» либо «Ничего, парень, люди и без зубов живут», или, например, «Дешево отделался, приятель, могли вообще башку оторвать». Словом, ободряли меня как могли, пока я не приободрился настолько, что смог выразить им свою искреннюю благодарность за сочувствие и своевременную помощь:
— Катитесь, вы, герои вчерашних дней, пока я зады ваши не отполировал до зеркального блеска. Достали вы меня…
Прохожие посокрушались, пообижались, еще немного позакатывали глаза — ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий, — и быстренько разбежались. Словно языком их слизнуло, всех до единого.
Я малость оклемался и встал на ноги. Меня порядком штормило, как после сильной пьянки. Пощупал пальцами распухшие десна и затосковал. Да-с, доложу я вам, зубы мне проредили капитально. Профессионально сработано, ничего не скажешь. Это уж как пить дать. Но совсем я хреново себя почувствовал, когда обнаружил, что меня начисто обчистили. Бабки исчезли все до копейки: и те четыреста штук, что я заработал сегодня, и те пол-лимона, что я прихватил с собой из дому для заключения пари. Словом, пролетел я с оглушительным свистом. Кстати, завтрашнего «Комсомольца», с которым я приперся в эти дурацкие Лужники, тоже не оказалось. Это последнее обстоятельство меня почему-то смутило.