Туман
Шрифт:
Да, дамам были разрешены подобные практики ещё в середине прошлого века и это не считалось чем-то предосудительным. Наоборот, некоторые аристократки, по примеру своих мужей даже выясняли между собой отношения на дуэлях.
– Всё хорошо. Каждое занятие слышу «En guarde» (К бою), «^Etes-vous pr^et?» (Вы готовы?), «Allez!» (Начинайте!). Le moniteur (инструктор) даже намедни хвалил мои успехи. Только Екатерина Петровна возмущается. До сих пор вам пистолетов простить не может, а тут ещё и шпага.
– Надеюсь, вы не пренебрегаете
– Нет, Павел Матвеевич. Ваш кольт всегда со мной. В больнице же с ним Егор ходит. После вашего с ним общения, «охотник» вообще не отходит от меня ни на шаг. Кстати, чего вы опасаетесь?
– Вы ведь уже в курсе всевозможных слухов по поводу вашей персоны?
– Да. Но…
– … всё сложно. Давайте вы просто меня послушаетесь и будете себя беречь.
– Хорошо. – согласилась я устало, спорить совсем не хотелось.
Танец подошёл к концу и меня вернули к семье. Учитывая, что желающих танцевать мужчин было очень мало, дамы «захватили» диваны образуя собственное общество. Вокруг нашего тоже образовалась небольшая группа. Моё возвращение с господином Рубановским встретили гробовым молчанием и всеобщим наблюдением. И только после его ухода вернулись к разговору и перешёптываниям.
Ещё больший agiotage [158] вызвало последующее приглашение на танец от Казимира Юрьевича Довнаровича. Представитель стариннейшего рода сам подошёл представиться.
Начиная с пятнадцатого века представители этого семейства занимали большие государственные посты и имели обширные владения. К примеру, данный господин владел имением Мокрица и тоже был нарасхват на ярмарке женихов.
Взгляды присутствующих мамаш из злобных, превратились в просто убийственные. Мне до сих пор не простили Павла Матвеевича, хотя постепенно смирялись с этим. Но оказанное мне внимание такой особы!..
158
Ажиотаж – неумеренное возбуждение интересов вокруг какого-либо дела.
Начало танца не отличилось чем-то примечательным. Господин Довнарович интересовался моим мнением о погоде, поездке в столицу. Потом разговор перешёл на моих родителей, и я немного напряглась, ожидая подвоха.
– Как вам, наверное, печально, пани баронесса, покинуть вашу родину, горячо любимую Пруссию.
– Война не спрашивала моего желания. Она просто пришла в наш дом.
– Да, да… я понимаю. И вы, скорее всего скучаете по семье?
– Моя российская родня не даёт мне повода для скуки и печали.
– Но вы наверняка хотели бы вернуть своё имение и положение в Пруссии? Возвратиться в покинутое баронство…
– Так сильно разорённое войной…
– Ну конечно… с финансовой поддержкой…
– Что вы именно хотите мне предложить?
– Перейти в великолепный госпиталь в Варшаве, где вас примут со всеми почестями, положенными вашим знаниям и вашему положению.
Глава 26
– Мне очень льстит ваше предложение, Казимир Юрьевич. Но как вы, наверное, знаете, я уже служу.
– Ну как же, как же, наслышан… учеником лекаря! Эти варвары смогли вам такое предложить, пани баронесса?! В окружении одних мужланов, солдафонов… да ещё такое смешное жалование положили. Думаю, вас заинтересует, что скоро в Варшаве ожидается прибытие Доминика Ларрея [159] . Под его руководством ваша
Я рассеянно кивнула. Именно Ларрей создал первые в мире подвижные отряды, так называемые «ambulance volante» (летучие помощники), для оказания первой медицинской помощи на поле боя и эвакуации раненых в полевые госпитали.
159
Доминик Жан Ларрей (1766–1842) – французский военный хирург, барон Империи, выдающийся новатор военно-полевой хирургии, которого называют «отцом скорой помощи». За свои заслуги трижды был награждён орденом Почётного легиона. В 1812 году во время Бородинского сражения он провёл 200 ампутаций, в среднем потратив на каждую 7,2 минуты.
Прибытие такого человека могло означало очень многое. Как минимум, сбор военных медиков и подготовку к приёму раненых. Надо было срочно рассказать об этом Павлу Матвеевичу.
– Ну так что вы скажете, пани баронесса? – не отставал господин Довнарович.
– Мне нужно подумать. – Казимир Юрьевич довольно кивнул, приняв мою задумчивость за колебание.
– Сани и сопровождение будут готовы для вас в любой момент. Просто дайте знать пану Гловня, что решились.
На это уточнение я чуть дёрнулась, но постаралась скрыть досаду и недовольство. Господин Рубановский, как всегда, оказался прав.
Вернувшись к семейному диванчику, через несколько минут сказалась уставшей. Негодование только нарастало. Маскарад, и так с самого начала не вызывавший радости, стал откровенно раздражать. Кроме того, «провидец» тоже куда-то исчез. Стало ясно что поговорить не удастся. Да и свои возможные два танца мы уже исчерпали.
– А я говорила тебе, Луиза, незачем так себя изводить. В госпитале можно и пореже бывать. Только если нужда какая, да и пораньше возвращаться, чай не одна там на службе. Могли бы уж сделать уступку барышне, – высказала с раздражением Екатерина Петровна в карете, – были бы тогда силы на общество.
Я решила промолчать. Такой разговор затевался уже не единожды. Ни к чему хорошему он никогда не приводил. «Бабушка» просто не осознавала последствий подобных «уступок» для первой женщины-лекаря.
Уже в доме, когда все разошлись по своим комнатам, я, переодевшись постучала к Екатерине Петровне. Мне нужно было как-то донести до неё мысль отказать князю Гловня от дома.
Естественно, понимания у «бабушки» я не нашла. Мне было безапелляционно заявлено, чтобы я не лезла в это, и не смела науськивать на подобную глупость Марию. Любые доводы обзывались «ерундой». В конце госпожа Гурская потребовала выбросить эту мысль из головы и более не поминать подобное при ней, а лучше разобраться в своей двусмысленной ситуации с Павлом Матвеевичем.
С Марией говорить о князе даже не имело смысла. Воспитанная в строгости, она не пойдёт против воли матери. Конечно, если бы он был ей изначально противен, Екатерина Петровна не дала бы согласия на ухаживания… но этот вопрос уже обсуждался, и «милая тётушка» не высказала неприязни в его адрес.
Первого числа нового, одна тысяча восемьсот двенадцатого года, на которое для меня выпадал выходной, с утра нам наносили поздравительные визиты. Прибыл и князь. Оставаясь неприлично долго он выказывал знаки внимания «тётушке» … но Екатерина Петровна, которая старательно «бдила» моё неучастие, заметила излишний немой интерес Петра Ивановича к моей персоне. Находясь возле Марии, он слишком часто останавливал на мне свой взгляд.