Туман
Шрифт:
«Мое поведение с Росарио, — продолжал он свои размышления, — было смешным, попросту смешным. Что она подумала обо мне? А какое мне дело до того, что подумает такая девчонка! Бедненькая! Но с каким простодушием она мне покорялась! Да, физиологическое существо, ничего, кроме физиологии, и никакой психологии. Бесполезно брать ее как морскую свинку или лягушку для психологических экспериментов. Самое большее — для физиологических… Но разве психология, особенно женская, есть нечто большее, чем физиология или, скажем, физиологическая психология? Есть ли у женщин
Облегчив свою душу такими уличными медитациями среди озабоченной толпы, безразличной к его печалям, Аугусто почувствовал себя спокойней и вернулся домой.
XXV
Аугусто отправился к Виктору, чтобы поиграть с его запоздалым сыном, отдохнуть, созерцая новое счастье этой семьи, а заодно и посоветоваться насчет своего душевного состояния. Оказавшись с приятелем наедине, он спросил:
– А как обстоит дело с тем романом или — как ты назвал его? Ах, да, руманом , — который ты писал? Я думаю, после рождения сына ты его забросил?
– Вот тут ты и ошибся. Именно потому, что я стал отцом, я снова к нему вернулся. И в руман я изливаю свое хорошее настроение,
– Не прочтешь ли мне что-нибудь?
Виктор достал рукопись и прочел приятелю несколько отрывков.
– Друг мой, да тебя подменили! — воскликнул Аугусто.
– Почему?
– Потому что здесь есть вещи почти непристойные, а иногда просто порнографические.
– Порнографические? Ни в коем случае! Да, здесь есть места грубоватые, но не непристойные. Иногда кто-то появляется обнаженным, но ни один не раздевается… Зато здесь есть реализм.
– Реализм — да, но еще и…
– Цинизм, не так ли?
– Да, цинизм!
– Но цинизм — не порнография. Мои пряные сценки — только способ возбудить воображение, чтобы заставить читателя глубже анализировать действительность; эти сценки… педагогичны. Именно педагогичны!
– И немного гротескны!
– Действительно, с этим не спорю. Я люблю буффонаду.
– А она в глубине всегда мрачновата.
– За что и люблю. Шутки мне нравятся только мрачные, а остроты — только похоронные. Смех ради смеха всегда вызывает у меня досаду и даже страх. Смех — не что иное, как подготовка к трагедии.
– Ну, а мне грубая буффонада отвратительна.
– Потому что ты одинок, Аугусто, одинок, пойми меня хорошенько, очень одинок… Я так пишу, чтобы лечить других… Пет, нет, я пишу только потому, что мне приятен сам процесс, и если моя буффонада развлечет читателей, я буду вознагражден сторицей. Но если буффонада поможет мне направить на путь излечения какого-нибудь одинокого человека вроде тебя, одинокого вдвойне…
– Вдвойне?
– Да, одиночеством души и одиночеством тела.
– Кстати, Виктор…
– Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Ты пришел посоветоваться
– Да.
– Значит, угадал. Так вот, Аугусто, женись, и чем скорее, тем лучше.
– Но на которой?
– Ara, значит, их больше одной?
– Как ты сумел угадать и это?
– Очень просто. Если бы ты спросил: «На ком?» — я не предположил бы, что их больше одной или что есть хотя бы одна. Но твой вопрос «на которой?» подразумевает, на которой из двух, четырех, десяти или энного количества.
– Все правда.
– Женись, женись на любой из энного числа женщин, в которых ты влюблен, на той, которая подвернется. И не слишком раздумывай. Ты же видишь, я женился не раздумывая, нас просто поженили.
– Я, знаешь, сейчас занимаюсь опытами по женской психологии.
– Единственный опыт по психологии женщины — это брак. Не жецившись, нельзя понять психологию женской души. Единственная лаборатория женской психологии, или гинекопсихологии, это брак!
– Но ведь это же необратимо!
– Всякий настоящий опыт необратим. Кто желает проделать эксперимент, сохраняя возможность отступления, не сжигая кораблей, ничего толком не узнает. Не доверяй хирургу, если он не ампутировал какой-нибудь орган самому себе, и психиатру, если он сам не сумасшедший. В общем, хочешь познать психологию — женись.
– Выходит, что холостяки…
– У холостяков нет никакой психологии. У них только метафизика, то есть нечто по ту сторону физического, по ту сторону естественного.
– А что это значит?
– Примерно то же самое, что происходит с тобой.
– Я впал в метафизику? Да ведь я, дорогой Виктор, стою вовсе не по ту сторону естественного, я и до него-то еще не дошел!
– Это одно и то же.
– Как одно и то же?
– По ту сторону естественного — то же самое, что по эту. Быть по ту сторону пространства означает то же самое, что быть по эту сторону его. Вот линия, —и он начертил ее на бумаге, — продолжи ее по обе стороны до бесконечности, и концы ее встретятся, пересекутся в бесконечности, где все встречается и все связано. Любая прямая — это кривая, отрезок окружности с бесконечным радиусом, и в бесконечности она, замыкается. Значит, быть по ту или по эту сторону естественного — это одно и то же. Теперь тебе ясно?
– Нет, темно, совсем темно.
– Ну, раз совеем темно, женись.
– Да, но столько сомнений одолевает меня!
– Тем лучше, маленький Гамлет, тем лучше. Ты сомневаешься — значит, ты мыслишь; ты мыслишь — значит, ты существуешь.
– Да, сомневаться — значит, мыслить.
–- И мыслить — значит, сомневаться, и только сомневаться. Верят, познают, воображают — не сомневаясь; ня вера, ни знание, ни воображение не предполагают сомнений, сомнения даже могут разрушить их, но мыслить без сомнений нельзя. Веру и знание, которые сами по себе статичны, спокойны, мертвы, сомнение превращает в мысль, которая динамична, беспокойна, жива.