Тунеядцы Нового Моста
Шрифт:
— Говорите, говорите, граф! — раздалось со всех сторон.
— Я думаю, господа, — поклонившись, приступил он к изложению собственного мнения, — что нашему решению надо дать основательный предлог, который доказал бы, что за нами право, расположил бы к нам не только тайно сочувствующих, но и всех честных людей государства; одним словом, чтобы нам пришлось принять эту войну братьев с братьями как необходимость, а не самим объявлять ее.
Его очень внимательно слушали.
Все посмотрели затем на де Лектура. Он улыбался.
— Граф, — обратился он к дю Люку, — монсеньор де Роган совершенно одинакового мнения с вами, и
— Какие же это гарантии? — спросил граф.
— Полное исполнение Нантского эдикта в том смысле, в котором он был издан покойным королем Генрихом Четвертого тринадцатого апреля 1598 года 6 .
Все согласились; выбрано было пять депутатов вместо трех, чтобы отправиться к королеве. Это были: герцог Делафорс, граф д'Орваль, де Лектур, граф дю Люк и барон де Круасси. Они условились идти на другой же день, в двенадцать часов пополудни.
Так и сделали.
Но Мария Медичи, догадываясь, с чем явились к ней депутаты, отказалась, хотя очень любезно, принять их и назначила аудиенцию через три дня.
6
Нантским эдиктом гугенотам предоставлялась свобода отправления культа, они получили политические права, за ними также было оставлено около 200 замков и крепостей. Нантский эдикт завершил религиозные войны 1562—94 гг.
ГЛАВА V. Как капитан Ватан приехал в Париж и как его отлично приняли в гостинице, где он остановился
Вернемся к капитану Ватану.
Оставив посреди дороги озадаченного графа дю Люка, он во весь опор помчался в город и проехал воротами Сен-Виктор.
Капитан очень воинственно сидел на своем Таборе, покручивая усы и напевая какую-то казарменную песенку, от которой покраснел бы любой солдат.
Он знал Париж вдоль и поперек и направился прямо к Тиктонской улице, к гостинице, над дверьми которой красовалась вывеска, покачиваясь и скрипя на железном пруте. На зеленом фоне этой громадной вывески изображалось какое-то диковинное красное животное с грозно торчащим посреди лба рогом, на котором было нанизано множество жареных пулярок. Внизу стояла надпись-ребус яркими буквами в четыре дюйма величины: A la Chere lie Corne. 7
7
Licorne (фр.) — единорог. — Примеч. перев.
Капитан поглядел на вывеску, потом на ярко освещенные окна гостиницы, из которой неслись всевозможные вакхические напевы.
— Вот раскричались-то! — проговорил он про себя, закрутив кверху усы, что делал всегда, когда был в веселом расположении духа. — Эй! — крикнул он. — Кто-нибудь!
Выбежал толстый, краснощекий, улыбающийся малый.
— Пожалуйте, господин! — пригласил он, взяв лошадь капитана под
— От него так и пышет здоровьем, — подумал Ватан и громко спросил: — А что, разве в гостинице «Единорог» уже другой хозяин?
— Никак нет, а я уже десять лет служу здесь.
— А! Называйте меня капитаном, друг мой, — снисходительно сказал Ватан. — Как вас зовут?
— Бонифаций, к вашим услугам.
— Так хозяин этой гостиницы по-прежнему…
— Мэтр Грипнар и его жена, капитан, — отвечал с низким поклоном слуга.
— Его жену зовут Фаншета?
— Да, капитан.
— Превосходно!
Капитан величественно сошел с лошади.
— Бонифаций, друг мой, — обратился он к слуге, — поставь мою лошадь сейчас же в конюшню, задал ей побольше овса и подложи целую груду соломы под ноги. Слышишь?
— Слушаю, капитан; мигом все сделаю. Капитан вошел в гостиницу.
Огромная зала гостиницы «Единорог» представляла преприятный вид, особенно для усталого, проголодавшегося путешественника. В глубине ее, перед пылавшим огнем огромного очага жарилось на четырех вертелах множество дичи, мяса, кур, и жир с таким аппетитным треском падал на большой противень, стоявший под ними, что слюнки текли…
Справа и слева шли полки с темной глиняной посудой и блестящими медными кастрюлями и котелками. Около дюжины столов, занимавших отдельную часть комнаты, было занято более или менее упившимися посетителями.
У полок с правой стороны, за прилавком, заставленным всевозможными бутылками, рюмками и стаканами, стояла свежая, красивая бабенка лет сорока, в кокетливо надетом чепчике, с пышным бюстом, лукаво смотревшими из-под бархатных ресниц глазами, ослепительно белыми зубами и пунцовым ротиком. Много привлекала сюда народу такая хозяйка!
Четверо гарсонов, очень похожих на Бонифация, хлопотливо бегали вокруг столов, подавая вино.
У очага наблюдал за жареньем толстяк, но из всей его фигуры видна была одна спина. Все это было освещено, кроме огня очага, лампами в три рожка, висевшими на потолке.
Капитан вошел, звеня шпорами, волоча за собой рапиру и не обращая внимания на сердито посматривавших на него посетителей.
Остановившись у прилавка, он снял шляпу и любезно поклонился хозяйке.
— Здравствуйте, Фаншета, дитя мое! — приветствовал он ее. — Как поживали в продолжении пятнадцати—двадцати лет, что мы с вами не виделись?
Женщина вздрогнула, точно увидав привидение, внимательно посмотрела минуты с три на странного посетителя, потом вдруг подняла руки к небу и, бросившись, как сумасшедшая, в объятия капитана, стала обнимать и целовать его, плача и смеясь.
— Возможно ли! — воскликнула она. — Вы! Это вы!
— Должно быть, милое дитя, — произнес он, отвечая ей скромными ласками, — постарел, переменился я немножко, но в душе все тот же.
— Я бы вас из тысячи узнала, ей-Богу, вы совсем не настолько переменились, как говорите!
— Полно льстить, душечка, — отвечал он, смеясь. — А Грипнар?
— Вот он! — она указала на толстяка перед очагом, не шевельнувшегося даже посмотреть, что случилось.
Между тем посетителям, большая часть которых была завсегдатаями трактира, стало досадно, что такая осторожная с ними хозяйка с восторгом бросилась на шею этому верзиле, которого они никогда не видали; сначала они точно онемели от удивления, но потом начали грозно перешептываться и наконец дали полную волю своему бешенству.