Тунгусский Робинзон
Шрифт:
В столовую Сергей летел на крыльях возрождающейся любви. Вскрыв склад, Сергей спустился в хранилище и стал рассматривать все, чем бывший хозяин был богат. Сотни, тысячи коробок с боевыми рационами фактически сохранили свое первоначальное состояние. Правда, сахар за это время слежался и превратился в монолит, но хрустящие хлебцы сохранили свой цвет и вкус. Осматривая запасы, Лютый обнаружил много мешков с сушеным картофелем и макаронами, которые время совсем не испортило.
Включив электроплиту, Лютый стал готовить завтрак. Замочив картофель в воде, Сергей продолжил экскурсию по закромам Родины, которые простирались на десятки и даже сотни метров
Вскрыв банку с тушенкой, он долго всматривался и внюхивался в её содержимое, но никаких признаков просроченного срока хранения он не обнаружил. Когда сковорода на плите нагрелась, он вывалил на неё тушенку и стал жарить, наслаждаясь давно забытым запахом армии. Как только тушенка поджарилась, Сергей слил с картофеля воду и засыпал в сковороду. Закрыв крышку, он присел на стул и закурил, погружая свой мозг в пучину логических размышлений.
Время шло, картофель шкворчал на сковороде, а в мозгу Сергея шевелились разные мысли, которые не давали ему покоя. Тайна бункера как-то автоматически отошла на второй план, выдвинув на первый образ жены Ленки. Она довольно легко порвала с ним все отношения, как только узнала, что Сергей, вернувшись домой из командировки, вновь собирается на Кавказ.
— Я выходила за тебя замуж не для того, чтобы в двадцать пять лет стать вдовой, — кричала она. — Я, Сергей, так больше не могу. Я не могу тебя бесконечно ждать.
— Лена, это последний раз, — сказал Лютый, прижимая ее к груди, — последний раз и я весь твой до конца наших дней.
— Да, это последний раз. Чаша моего терпения переполнилась, и у меня больше нет сил ждать. Я ухожу, Сережа.
В эту секунду Лютый представил себя в образе красавца-гусара Ивана Анненкова, который за декабрьскую смуту был сослан на каторгу в Сибирь. Его жена-француженка Полина Гёбль пошла за ним до самого конца. Ленка, в отличие от Полины, не была той самоотверженной влюбленной декабристкой, наполненной до краев романтизмом. Она не способна была так крепко любить Сергея всем сердцем и поэтому в одно мгновение она из любимой и своей превратилась в совсем чужую и холодную. Сергей снял ее руки со своих погон и, глядя в глаза, сказал:
— Когда я вернусь, вас девушка, здесь быть не должно. Постарайтесь к этому времени убраться к вашей маме и очистить помещение от предметов женского обихода.
— Что с тобой, Сережа? — пролепетала жена. — Ты, что сошел с ума?
— Я в своем уме, а вы я вижу, сошли с ума. Я русский офицер, и у меня, кроме жены, есть еще долг, честь и совесть. А они в отличие от женщин, не так продажны, — сказал Сергей и, взяв «тревожный чемодан», покинул квартиру даже не обернувшись.
Вернувшись из воспоминаний на кухню, Сергей взял ложку и перемешал картошку, чтобы та не подгорела. Запах картофеля и тушеного мяса пробуждал внутренние инстинкты. Слюна обильно смочила ротовую полость, а желудок запустил свою урчащую, словно кот, мелодию. Завернув в мокрое полотенце хлебцы, Лютый положил их в духовой шкаф.
Как раз в эту минуту его внимание привлекла дверь с надписью «БУФЕТ», которая была заперта. Ключей к ней не было ни в дежурной части, ни в шкафу, где висели почти все ключи. Какое-то
— Фу ты, бляха-муха, еще не отвык, руки-то помнят, — сказал себе Сергей и, поставив «калаш» на предохранитель, закинул его за плечо.
Включив свет в буфете, Сергей от неожиданности даже присвистнул. Запылившиеся от времени бутылки с красным вином «Шардене» и «Каберне», «Дербентским» и «Армянскими» пятизвездочными коньяками, ромом «Гавана клуб» стояли на полках в ожидании уже давно ушедших отсюда покупателей. Многих уже, наверное, не было в живых, а те, кто остался, сюда никогда не вернутся.
Взяв по бутылке коньяка, вина и рома, Лютый сложил все в картонную коробку и перевязал бечевой, которой раньше вместо скотча обматывали в магазинах покупки.
Взяв сковороду с картошкой и тушенкой, он с осознанием выполненного мужского долга двинулся в сторону своей «квартиры». Радости его не было предела. Теперь, когда он обнаружил запас столь благородных спиртных напитков, возвращение домой ушло на самый последний план.
Вика сидела на кровати, поджав ноги и обхватив их руками. Слезы текли по её лицу. При виде Сергея она радостно вскрикнула и бросилась к нему на шею.
— Сергей, никогда не оставляй меня одну, я очень боюсь, мне кажется, что здесь кто-то ходит, я слышала шаги!
— Дурочка, откуда здесь кому взяться?! Здесь уже сорок пять лет никого не было! Садись лучше кушать, я приготовил картошку с тушенкой, а на десерт у нас такое, чего ты не могла себе представить, — сказал Сергей.
Вика перестала плакать, улыбнулась и, вытерев слезы, сказала:
— Дай мне слово, что больше никогда меня не бросишь.
— Я, Лютый Сергей Сергеевич, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что больше никогда не брошу…, - тут Сергей запнулся, — слушай, Вика, а как твоя фамилия?
— Моя?
— Ну не моя же? Я свою знаю, моя фамилия Лютый, сын казака Сергея Лютого.
— Моя фамилия Ермакова. Виктория Ермакова, — сказала Вика и протянула Сергею руку.
Сергей нежно взял ее и сразу не понял, что делать с ней. Он пожал ее, а потом, опомнившись, нежно поцеловал.
— Вот и познакомились, — сказал Сергей, — эх, надо бы вспрыснуть за знакомство!
— В рюкзаке спирт есть, я сейчас достану, — сказала Вика и бросилась к баулам.
— Не спеши, детка, у нас есть и получше, — сказал Сергей с чувством гордости за себя.
Он вышел из апартаментов и скрылся за дверьми. Вика принялась накрывать на стол, расставляя найденную на кухне посуду. Уже через минуту появился Сергей. В его руках была картонная коробка, которую он торжественно нес перед собой.
— Это что? — спросила девушка, сгорая от любопытства.
— Это то, ради чего тут можно остаться еще лет на пять, — ответил Лютый, интригуя спутницу.
Сергей поставил на стол коробку, достал нож и разрезал бечевку. Там внутри Вика увидела бутылки. Вино, коньяк, ром настолько поразили ее, что она от такой неожиданности даже присела на диван.