Туннель во времени

Гаррисон Гарри

— Дурак и бахвал! — завопил он, мужи взревели с одобрением — будет поединок. — Я разрежу мясо. Я здесь лучший воин. Я бежал сотню ночей, убил сотню оленей, снес голову сотне вепрей — и все в одну ночь. — Он кружил вокруг Сетерна, тот рычал и сплевывал выступающую на губах пену.

— У Ар Апы безмозглый отец, у него не было матери, Ар Апа не мужчина — у него нет яиц… — поперхнувшись собственной слюной, Сетерн умолк, и Ар Апа огрызнулся:

— Я — убийца, у меня есть окованный золотом янтарный диск, у меня есть двусторонний золотой топор. Я говорил с Темным Человеком. Тебе не остановить меня.

И он сбоку по дуге взмахнул топором, но Сетерн отпрыгнул и отбил удар щитом. Вслух помянуть Темного Человека мог лишь отчаянный храбрец,

это понимали все, в том числе и сам Сетерн, только что вновь отразивший удар. Подбегали дети и женщины и кучками сбивались за спинами сидящих мужчин, чтобы посмотреть на поединок. Безмолвные силуэты с круглыми глазами.

— Ар Апа — лжец, — нанося удар, Сетерн не сумел придумать ничего лучшего, его противник увернулся.

— Все смотрите, все! — завопил Ар Апа.

Взяв в зубы рукоять топора, он потянулся к поясу, за который был заткнут небольшой сверток. Смотав шнурок с золотого топора, он высоко поднял украшение. Топорик кровью сверкнул в свете костра, Ар Апа торопливо затолкал его обратно за пояс под одобрительные крики. Бросившийся вперед Сетерн принял удар топора на щит и поплевал на ладонь.

Тут и начался серьезный бой. Сетерн искуснее владел топором, но лучшие годы его миновали, к тому же он слишком много выпил. Ар Апа был крепок и гневен, золотой топор и восторг от одобрительных возгласов, раздававшихся вокруг, будили в нем жажду крови. Он обрушил на соперника град ударов, толкал Сетерна и пытался заставить его оступиться, нанося все время могучие удары, словно пытаясь подрубить дерево. Сетерн мог только щитом отражать удары Ар Апы. Он так и не сумел освободить свой топор, застрявший в щите Ар Апы. Так они кружили возле костра, с грохотом ударов мешались проклятия. В отчаянии, ощущая за спиной костер, Сетерн резко отвел топор назад и рубанул понизу, зацепив бедро Ар Апы. Потекла кровь, Ар Апа отскочил, мужи завопили еще громче.

Все еще охваченный гневом, Ар Апа не обратил внимания на рану, скорее она его только подзадорила. Ощутив онемение в мышцах, увидев на ноге собственную красную кровь, он оглушительно взвыл, заставив всех умолкнуть. Даже Сетерн на миг застыл, поглядывая на противника над краем щита.

Могучим движением руки Ар Апа отшвырнул щит в сторону. Перелетев через головы мужчин, он упал там, где стояли дружно взвизгнувшие женщины. Перехватив топор обеими руками, Ар Апа прыгнул в сторону Сетерна и размахнулся для удара. Он все сделал в едином порыве — не задумываясь, охваченный всепоглощающей яростью. Пригнувшись к земле, Сетерн поднял щит, готовясь нанести ответный удар, которого противнику — он знал это — не отразить.

Топор Ар Апы обрушился вниз с такой силой, что ноги его оторвались от земли. Обитый толстой шкурой деревянный щит краем ударил Сетерна прямо в лоб, тот упал. Оглушенный Сетерн попытался подняться на ноги, но не сумел этого сделать. Высоко подняв топор, Ар Апа обрушил полированный камень прямо в лоб Сетерна. Проломив кость, топор вошел в мозг, на месте сразив воина.

Зрители разразились воплями, с восторгом хлопая друг друга по плечам. Тем временем Ар Апа горделиво выхаживал перед ними и с триумфом размахивал над головой топором — так что с лезвия разлетались капли крови. Потом, отбросив топор, он подошел к поверженному Сетерну, повернул труп и снял с его шеи бронзовый кинжал. Богатая вещь, в их тевте такие есть у немногих, а это — самый острый из всех кинжалов. Обхватив рукоять обеими руками, он принялся резать и пилить, пока наконец не отделил голову. Почва вокруг была уже пропитана кровью. Ар Апа поднялся и прицепил голову врага к поясу за длинные волосы. Последние капли крови стекали вниз по ноге.

Ошеломленный собственным успехом, он, прихрамывая, подошел к жареному быку и окровавленным кинжалом вырезал себе долю сильнейшего.

Глава 7

— Я уверен — готово, —

проговорил Эсон. — Смотри-ка, руды на углях не осталось, — нагнувшись, он поглядел на тлеющую груду, щурясь от дрожащего над ней раскаленного воздуха.

— Потерпи, — посоветовал ему Интеб, стирая сажу с рук. — Не сразу Микены строились, олово тоже не вдруг из камня выплавляется. Мы уже ошиблись на этом в первый раз. Ты ведь помнишь — угли еще светились, когда мы отгребли их?

— Но как можно знать заранее?

— Никак. Но подождать нетрудно.

Терпения Эсона не хватало, чтобы в праздности проводить время возле печи, дожидаясь, пока выплавится олово. Характером воин, Эсон был полностью несхож с зодчим Интебом, способным терпеливо ждать, когда каменотесы обтешут для него камни, когда строители возведут стены. Оставив египтянина возле печи, Эсон направился к ручью, где на траве в глубоком сне развалился Эйас. Впрочем, как выяснилось, это было не так — стоило двоим мальчишкам перестать копать и пуститься в разговоры, как Эйас запустил в них камнем из находившейся у него под рукой кучки гальки. Мальчишка с воплем схватился за бок, и провинившиеся принялись усердно скрести оленьими лопатками. Отбросив гравий в сторону, они наполнили корзину грунтом из нижнего слоя, содержащего темно-серые гранулы. Мальчишки волоком оттащили ее к промывочному желобу и перевернули. Вода из ручья бежала по желобу, отроки ворошили кучу руками, чтобы глину уносило течением. Работников не хватало. Этим двоим следовало бы ограничиться рытьем, другие должны были промывать зерна, третьи — дробить их. Под пристальным взглядом Эсона мальчики принялись работать быстрее. Камешки покрупнее, величиной с каштан, они раздробят потом.

Повсюду использовались времянки: что еще остается, если нет лишних рук. Будь у него богатство — золото, бронза, что угодно, — можно было бы купить побольше отроков, но ненависти Найкери хватило только на это. Спали все под грубыми односкатными навесами из ветвей и сучьев, пищу готовили на костре, пили одну только воду, но добывали руду и жгли древесный уголь в заваленных дерном кострищах. Если на этот раз они правильно загрузили печь, сегодня будет первое олово. Поборов искушение вернуться к первой печи, Эсон отправился помогать Интебу в грязной работе: они принялись загружать вторую из подготовленных ими печей. Это была просто обмазанная глиной округлая яма с круглой чашкой посредине поперечником в два кулака. Они уложили горкой древесный уголь, поверх набросали измельченной руды и подожгли. Кликнули мальчика с мехами, оставив первую печь догорать. Так плавил олово Ликос. Эсон помнил, как это делалось. В первый раз у них получилась какая-то смесь древесного угля и руды. А нужно было олово — светлое олово. Погрузившись в заботы, Эсон не сразу услышал собственное имя. На гранитном валуне, венчающем земляную насыпь, перегораживающую долину, появилась Найкери.

Она была разгоряченной, волосы ее спутались. Задыхаясь, она проговорила:

— Возле дома моего отца заметили йерниев, он испуган и не собирается далее здесь оставаться — собирает все пожитки, чтобы бежать к нашим на запад. Он очень боится: на этот раз могут убить и его, и всех нас. Он говорит, что йернии обезумели, словно олени во время гона, и не хочет оставаться в тех краях, где они способны до него добраться. Пойдем со мной, ты должен остановить отца.

— Пусть уходит. Он нам не нужен.

— Не нужен? — Она словно выплюнула это слово и стиснула в гневе кулаки. — Как нам удалось начать работу, как случилось, что ты смог заняться добычей олова? Только потому, что мой отец помог тебе своим богатством. Он дал тебе подарки для донбакшо, чтобы они прислали мальчиков. Он дает тебе пищу, даже медное долото сделал. Я обманула его, слепца, и отец отлил долото своими руками — для тебя. А ты пренебрегаешь им. Где убитые йернии — те йернии, которым ты собирался мстить? Где их головы? Ты только берешь и ничего не даешь, и еще говоришь, что отец мой не нужен.