Тупик либерализма. Как начинаются войны.
Шрифт:
Н. Бердяев в этой связи отмечал, что либеральная «свобода не демократична, а аристократична»{1102}. А. Герцен: «Упрекайте и ругайте сколько угодно, петербургский абсолютизм и нашу русскую безропотную покорность, но ругайте же везде и умейте разглядеть деспотизм всюду, в какой бы форме он не являлся: в виде ли президента республики… или Национального Собрания… Мы теперь видим, что все существующие правительства, начиная с наиболее скромного швейцарского кантона и кончая автократиею всей Руси, — лишь вариация одной и той же темы»{1103}. Ле-Бон писал о либеральной демократии образца XIX в.: «Демократический режим создает социальное неравенство в большей мере, чем какой-либо другой… Демократия создает касты точно так же, как и аристократия…»{1104}. У. Хаттон назвал либеральный
Ответной реакцией на распространение идей либерального неофеодализма стало появление социальных теорий. Реакция сторонников либерализма последовала незамедлительно в виде попытки маскировки идеологической сущности либерализма за рассуждениями о форме власти — «чистой демократии». Примером могут служить слова Де Токвиля: «Демократия расширяет сферу индивидуальной свободы, социализм ее ограничивает. Демократия утверждает высочайшую ценность каждого человека, социализм превращает человека в простое средство, в цифру. Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Но посмотрите, какая разница: если демократия стремится к равенству в свободе, то социализм — к равенству в рабстве и принуждении»{1106}. Через сто лет, в обоснование принципов «чистой демократии» слова Де Токвиля приводит Хайек. А еще полвека спустя Ференбах, вслед за Брахером («Время идеологий») и Дж. X. Сабином вновь попытается убедить читателя в незыблемости постулатов Де Токвиля{1107}.
Между тем уже во времена Де Токвиля либеральное понятие «чистой демократии» было оспорено классиками марксизма: «Не имеет смысла говорить о чистой демократии в обществе, разделенном на классы», — утверждал Ф. Энгельс, «Государство есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим, и в демократической республике ничуть не меньше, чем в монархии»{1108}. К. Маркс: «Современная (демократическая) государственная власть — это только комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии»{1109}. В. Ленин: «Чистая демократия» есть лживая фраза либерала, одурачивающего трудящихся… биржа и банкиры тем больше подчиняют себе буржуазные парламенты, чем сильнее развита демократия»{1110}.
Сущность «чистой демократии» формулировал Дж. Мэдисон, «главный архитектор конституции» США. В 1829 г. он утверждал: «Единственная эффективная гарантия прав меньшинства должна базироваться на таких основаниях и структуре самого правительства, какие могли бы сформировать в определенной степени, прямо или косвенно орган защиты прав меньшинства». А. Смит был более откровенен: «приобретение крупной и обширной собственности возможно лишь при установлении гражданского правительства. В той мере, в какой оно устанавливается для защиты собственности, оно становится, в действительности, защитой богатых против бедных, защитой тех, кто владеет собственностью, против тех, кто никакой собственности не имеет».
Не случайно А. Уайт назвал государство «союзом бизнеса и правительства, действующего в интересах бизнеса». Американский посол У. Додд в 1930-х гг. мог только предупреждать: «Правительства, утверждающие, что они демократические, то есть что они действуют на благо своих народов, часто злоупотребляют своими возможностями. Но это всего лишь осторожная критика того, что происходит во всех великих державах после мировой войны» {1111} .
Дж. Оруэлл демонстрировал эти особенности «чистой демократии» на примере собственной страны: «Существует некий абстрактный политический термин, используемый весьма широко, которому придается расплывчатый, но хорошо понимаемый смысл. Это слово — демократия. В известном смысле англичане действительно считают, что живут в демократической стране. И не то чтобы все были достаточно глупы, чтобы думать так в буквальном смысле слова. Если демократия означает власть народа или социальное равенство, то ясно, что Британия не демократическая страна. Однако она демократична во вторичном значении этого слова… Прежде всего, меньшинства обладают достаточными возможностями, чтобы быть выслушанными. Более того, возжелай общественное мнение высказаться, его невозможно было бы игнорировать. Оно может выражаться косвенными путями — через забастовки, демонстрации и письма в газеты, но оно способно влиять па политику правительства, и влияние это весьма ощутимо. Британское правительство может проявлять несправедливость, но не может проявить абсолютный произвол. Не может делать то, что в порядке вещей для правительства тоталитарного государства. Политическое
135
Кто эти «ОНИ», писал в 1902 г. Джек Лондон: «И в наши дни пятьсот лордов владеют по наследству одной пятой частью Англии; вкупе с придворными и королевскими слугами и всеми теми, кто представляет власть, они растрачивают ежегодно на ненужную роскошь миллиард восемьсот пятьдесят миллионов долларов…, что равно 32% общего богатства». (Лондон Дж…, с. 427).
Впрочем, отмечал Оруэлл: «Факт, что хвалебная свобода британской прессы существует скорее в теории, чем в действительности. Прежде всего, централизованное владение прессой означает на практике, что непопулярные мнения могут высказываться лишь в книгах или газетах с малым тиражом. Более того, англичане в целом не так уж интересуются печатным словом, чтобы проявлять особую бдительность к сохранению данного аспекта их свобод, и многочисленные посягательства на свободу печати, имевшие место на протяжении последних двадцати лет, не вызывали какого-либо широкого протеста»{1113}. В итоге образный пример вторичной (чистой) английской демократии давал Суинберн:
Край Мильтона великий. Ты под ярмом склонен… Приемлешь глав венчанных Заржавленную ложь И, раб речей обманных, Покорно спину гнешь{1114}.Вторичная демократия может существовать до той поры, пока не исчерпает своих ресурсов развития и в итоге не выведет общество из равновесия, заведя его в тупик, поставив на грань выживания. До этого времени Вторичная демократия полностью обеспечивает незыблемость правящих классов.
О методах, которыми вторичная демократия подчиняет народ своей власти, писал в начале XX в. французский дипломат М. Палеолог: «Демократия… не нарушая своих принципов… может сочетать в себе все виды гнета политического, религиозного, социального. Но при демократическом строе деспотизм становится неуловимым, так как он распыляется по различным учреждениям, он не воплощается ни в каком одном лице, он вездесущ и в то же время его нет нигде; оттого он, как пар, наполняющий пространство, невидим, но удушлив, он как бы сливается с национальным климатом Он нас раздражает, от него страдают, на него жалуются, но не на кого обрушиться. Люди обыкновенно привыкают к этому злу и подчиняются. Нельзя же сильно ненавидеть то, чего не видишь»{1115}.
Ф. Хайек указывал еще на одну черту доставшуюся либерализму в наследство от кальвинизма: «У нас нет привычки оценивать моральные кодексы с точки зрения их большей или меньшей полноты… Нас здесь не интересует вопрос, желательно ли существование такого полного этического кодекса… до сегодняшнего дня развитие цивилизации сопровождалось последовательным сокращением… правил, из которых состоит наш моральный кодекс…, а содержание их принимало все более обобщенный характер… мы пришли к морали, в рамках которой индивид может действовать по своему усмотрению… Это фундамент, и на нем строится вся философия индивидуализма».
А поскольку целью деятельности индивида в либеральной доктрине является «максимальное удовлетворение материальных потребностей», то моральным для индивида становится все, что приносит прибыль. Так, авторы современной библии либеральной экономики К. Макконелл и С. Брю утверждают принципы либерализма формулой: «рыночная система это бесстрастный механизм. Она не имеет совести, не приспосабливается к моральным нормам…»{1116}. Именно из либерального отрицания морали выросли тезисы Ницше: «Мораль — полезная ошибка… ложь осознанная, как необходимость». «Мораль — это зверинец; предпосылка ее та, что железные прутья могут быть полезнее, чем свобода…». «Возражение против дарвинизма. Средство слабых, необходимые для того, что бы удержать власть…»{1117}.