Тупой панк-рок для интеллектуалов
Шрифт:
Итак, ответ был дан положительный, как вы, наверное, догадались, и мы поехали на первую репетицию.
Песни учились легко, от меня не требовалось сочинять отдельные басовые партии или ходы (мало того, все попытки делать это пресекались на корню, как несоответствие жанру). Тонический бас, подклад восьмыми нотами (ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды) в большинстве случаев в унисон гитарным партиям — вот все, что требовалось. Все песни сочинялись Лениным, который приносил готовые мелодии, аранжировки и тексты — на английском и русском.
Юра Ленин был по-настоящему одаренным парнем, делал музыку легко, обладал необходимой музыкальностью, и мог петь, с легкостью попадая в ноты.
Юра жил на Большой Дорогомиловской и учился с Рубановым в одном классе в 56-ой школе. Имея папу кадрового офицера (человека весьма сурового нрава, с именем Владимир при фамилии Ленин) Юра
Юра был действительно талантливым сочинителем для шестнадцатилетнего парня, «секспистолзподобные» песни сыпались из него гроздьями. Кроме пения (он классически копировал манеру Джонни Роттена) Ленин также поначалу играл на ритм-гитаре. Именно Юра, желавший, во что бы то ни стало делать "все как у них", напридумывал всем сценические кликухи. Рубан остался Рубаном (правда, став Дэном вместо Дениса, что, согласитесь, не очень напряжно). С Воробьем ничего поделать было нельзя, поэтому все сошлись на том, что Воробей останется им по-прежнему. Себя Юра стал именовать Джерри Лайдон, хотя ему как раз, имея настолько экзотическую и громкую «родную» фамилию, жаловаться было грех. Меня же Юра сразу же начал величать, даже не спросив разрешения, Сидом. "Раз мы русский «Pistols», а ты играешь на басу — будешь Сидом". Да уж, в логике ему отказать было сложно.
Воробей, или Дима Воробьев, был из семьи попроще. Его мама работала учительницей немецкого в нашей 665-ой школе, отца на горизонте видно не было. Воробей учился там же, на класс старше меня. Дима с матерью жили в коммуналке на Кутузовском, в соседнем с рубановским доме. Как оказалось, еще в школе он увлекся музыкой и в старших классах занимался пением, самостоятельно научившись играть на гитаре. Поначалу он был музыкантом сорта "можешь-спеть-пару-песен-"Кино"-под-гитару?", и рок был несколько далек от него. Насколько я сейчас понимаю, переход с «боя» полными аккордами на чистом звуке к игре квинтами и квартами с дисторшном, проходил для него несколько болезненно. Димон был, и, я надеюсь, остается, простым, добродушным и милым парнем, с отличным чувством юмора, тактичным и внимательным. Он никогда не был супер-музыкантом (впрочем, как и каждый из нас, за редким исключением), однако играл ровно и с чувством, быстро освоив большинство характерных гитарных панк-фишек (Steve Jones style, baby). Он также мог петь, что и делал в самом начале К.П… Ленина то ли еще не было, то ли он тогда только играл на гитаре. Но с переходом к новой эстетике, группа посчитала, что Ленин будет более выгодно смотреться в роли лидер-вокалиста.
Рубан был из цирковой семьи, их династия насчитывала несколько поколений, еще с дореволюционных времен (революция свершилась в октябре 1917 года). Мать его постоянно находилась на гастролях, отец жил в другом месте (родители были в разводе). Денис проживал с двумя бабушками — божьими одуванчиками, одна из которых была его настоящей бабушкой, а вторая — ее сестрой. Все школьные годы он гастролировал вместе с цирком, в котором работала его мать, переезжая из города в город, сменив за это время несколько десятков школ в разных местах России. В старших классах он прекратил движения по стране, и доучился в 56-ой школе, живя в огромном сталинском доме на Большой Дорогомиловской.
Рубан был основным катализатором в группе, наиболее деятельным персонажем, тянувшим за собой остальных. Поступив после школы на телевизионный завод «Рубин», он попытался собрать первый состав группы. Сам он пробовал играть на басу, но после травмы, полученной на заводе (что-то типа растяжки фаланг нескольких пальцев), переключился на барабаны. Наши с Денисом музыкальные вкусы совпадали почти полностью, он также парился на хэви-метал. Его любимыми группами были Accept/UDO, Iron Maiden, Metallica, Guns'n'Roses, AC/DC, Motorhead, Kiss и другие. Также как и я, он прошел в детстве через увлечение
На самых первых репетициях у Ленина уже были песни "Под потными обоями" (позже — "Песня о жизни"), "Шилов вернулся", «Прохожий» — все они делались еще без меня в составе. Через несколько реп Ленин принес "Четыре Таракана", "I'll fuck my king in the ass", а Рубан, предложил сделать песню на основе пионерской песенки про овечку ("Протекала речка,/а над речкой мост/на мосту овечка/у овечки хвост. Высохла та речка/провалился мост/умерла овечка/отвалился хвост. А ну-ка раз, два, три, четыре!"). Песню "Про Овечку" играла еще одна группа, репетировавшая во Дворце Пионеров, — чуваки из Давыдково под названием Kick in Ass ("Мы в Давыдково живем,/все мы курим, все мы пьем/так, что слушай Kick in Ass/охуительный процесс"). В составе Kick in ass были парни, позже сформировавшие восхитительную франкоязычную банду Les Primitives, гитарист которых, Шахно, после распада группы некоторое время играл на гитаре в Четырех Тараканах. Из «Овечки» путем несложных генетических операций была произведена "Крыса".
2. ЧЕТЫРЕ ТАРАКАНА from USSR
После очередного конфликта с Валентинычами (один из них начал что-то гнать по поводу наших песен, хулиганского вида и беспонтовости панк-рока как музыкального стиля в целом), Ленин полез в драку. Мы завязали с репами на Площади Победы. Надо было искать новое место для реп, и других вариантов, кроме как снимать часы за деньги на коммерческой базе, не было. Таким образом, после недолгих поисков, мы въехали на точку, располагавшуюся в старой церкви в районе метро Шаболовская. Нужна была лаванда — три часа репы стоили 25 рублей, пачка сигарет стоила 2 рубля, вроде бы. Не помню, кто предложил это первым, но идея была проста, хоть и несколько непоследовательна. Состояла она в том, что бы исполнением одних песен заработать на репетиции других. Короче говоря, взяв пару акустик, мы выезжали с утра пораньше в длиннющий подземный переход метро (пересадка с Площади Революции на Театральную) где и вопили дурными голосами один и тот же репертуар по кругу — "Замыкая круг", "Гуд Бай Америка" и еще пару подобных вещей. Спешащие мешочники и иностранцы-экскурсанты ссыпали нам достаточно денег, чтобы оплатить три репы в неделю, метнуться пожрать в Пиццу-Хат на Кутузовском (только-только тогда открывшуюся, и поэтому жутко популярную) и взять «Вермута». Записав на базе несколько песен на встроенный микрофон обычного бытового магнитофона, мы получили свое первое демо. Я кое-что знал о «Рок-лаборатории» (официально — "Московская Творческая Лаборатория Рок-Музыки"), к тому же в «МК» был дан анонс приема записей от групп, желавших выступить на "Фестивале Надежд" «Рок-Лаборатории». Фестиваль проходил раз в год в «Горбушке», и был значимым событием в мире тогдашнего андеграунда. Группы считали фест типа "путевкой в большую жизнь", "стартовой площадкой", бла, бла, бла…
На деле оказывалось, что за два дня фестиваля, в марафонах из нескольких десятков выступавших банд, возможность обратить на себя внимание имели либо самые выдающиеся, либо самые выебистые. Звездами первых фестивалей были Звуки Му, Вежливый Отказ, Нюанс, Коррозия Металла, ЭСТ, Черный Обелиск, Шах, Ва-Банкъ. После фестиваля 1990 года, стали известны НАИВ, Монгол Шуудан, Матросская Тишина, Бахыт Компот, Ногу Свело, А-Ы и другие. Все кайфы, которые группа могла иметь после успешного выступления на "Фестивале Надежд" заключались в "приеме на работу" в «Лабораторию». Музыканты имели возможность положить в отдел кадров свои трудовые книжки, и это было важно. Тогда в СССР свирепствовал старый УК, и статья о «тунеядстве» вовсю работала. Как, впрочем, и статья о «мужеложстве» и " незаконных валютных операциях", по которым можно было привлечь не одного и не двух «сотрудников» «Рок-лаборатории». Юмор, типа.
Кроме всего прочего, лабораторское начальство могло помочь группам с базой, аппаратом, ну и мутило какие-то концерты-фестивали по децелу. Именно им мы и отвезли демо.
Удивительно было даже не то, что нам позвонили через несколько дней, и сказали — "Все ништяк, приезжайте на разговор". Удивительно было то, что мы, оказывается, им крепко понадобились. Уже на первой встрече прозвучала поначалу ненавязчивая, а в последствии все более и более настойчивая просьба переименовать группу. Кроме того, нам также намекнули, что неплохо было бы сменить барабанщика, который по их понятиям (до нас тогда все эти сложности не доходили) был слабоват, "неровняк".