Турако - птица печали
Шрифт:
– У вас сложные отношения с Пьером.
– Наоборот, очень простые. Я больше учусь, глядя, как он работает, чем слушая его.
– Он так мало говорит.
– Зато все, что он говорит, очень важно.
– Но молчание его сковывает окружающих.
– Это молчание ученых людей! И еще - молчание людей снисходительных.
– Вы его любите?
– Он мне нужен. Мне кажется, что и я ему тоже немного нужен.
– А какой вопрос он задал вам, когда выбирал себе помощника?
– Это касается его и меня, как и мой ответ.
Элен
Камбэ, стоя рядом, глядит на нее с тревогой. Он наклоняется ближе к ней:
– Вам холодно?
Она смотрит на него. В глазах ее застыли слезы. Он не шевелится. Она понимает эту внимательную пассивность как проявление ненавязчивой благосклонности. Кладет руку на грудь Камбэ. Он отстраняется. Она убирает руку. Он приближается. Она встает на колени, гладит ему ноги, живот, прижимается к нему лицом, губами. Он не противится. Она расстегивает ему брюки, сжимает руками возбудившийся член, берет его в рот. Камбэ пытается отступить назад. Она удерживает. Он больше не сопротивляется.
Она следит за его реакцией и опасается ее. Он молча застегивается, не чувствуя ни удовлетворения, ни неловкости. Она встает, смеясь, поправляет одежду, вытирает губы, проводит рукой по волосам, приводя прическу в порядок, и, как если бы она была одна, вприпрыжку бежит к Вилле, где свет в гостиной уже потушен, а в спальнях еще горит.
Луна скрывается за густыми тучами. Большой Турако пронзительными криками возвещает о близкой грозе. Камбэ срывает цветок акации, растирает его между ладонями и съедает. Затем возвращается домой. На Усадьбу налетает буря, ветер срывает с крыши черепицу и листы железа, хлопает плохо закрепленными ставнями.
Наутро от свежего влажного воздуха, омывающего пейзаж после бурной ночи, создается ощущение, что земля пробуждается после загула. Поломанные сучья деревьев устилают землю, подобно флажкам и знаменам, которые бросают пьяные жители Острова, обессилевшие от празднования летнего солнцестояния.
* * *
Элен спит. В комнату без стука входит Зиа с подносом. Ставит на стол чайник с выщербленной крышкой, полный тепловатой воды с плавающими в ней листочками заплесневевшего чая, сахарный песок в чашечке, белую фарфоровую чашку и подогретые галеты из маниока, покрытые тонким слоем прогорклого масла. Открывает ставни, поднимает сетку от комаров, расталкивает Элен.
– Масло я делаю из молока буйволицы, - говорит она.
– Вам может не понравиться.
Элен протирает глаза, потягивается, встает. Спит она голая. Зиа опускает глаза.
– Вас это шокирует?
– удивляется Элен.
– Здесь мы знаем,
– Но почему?
– спрашивает Элен в недоумении.
– Такое тело не может родить ребенка, оно дает все меньше удовольствия и...
– Уберите отсюда этот вонючий чай и эти тошнотворные галеты!
– кричит Элен.
Равнодушно выслушав гневные крики, Зиа и не думает повиноваться. Она взбивает перину и подушки, демонстративно снимает с наволочки волосы, оставленные Элен, вытряхивает из сетки застрявших комаров, лениво идет к двери, оборачивается и, глядя в пространство, говорит низким голосом:
– Огорчать духов не следует. Они никогда не протестуют. Они просто ждут случая отомстить. Запомните мой совет, - настойчиво говорит она и выходит, не закрыв за собою дверь.
Элен пожимает плечами, потом кидается вслед за Зией, толкает ее так, что та чуть не падает. Сама удивившись своей грубости, Элен бормочет невнятно какие-то извинения, понимает, что у нее это не получится, бегом возвращается в спальню, хлопает дверью. Прогнившая перемычка над дверью трескается. Элен ругает саму себя, Зию, Пьера, которого она винит во всем. Осыпая проклятиями всех и вся, бросается на кровать, прячет лицо в подушку и ждет, ждет покоя, который всегда оправдывает ее ожидания, медленно овладевая ею.
Немой мальчик не появлялся уже несколько дней. Никого это не беспокоит.
* * *
Пери ведет Нао в глубь сада. В зарослях алоэ их ждет Зиа. На ней накидка, украшенная разноцветными перьями. Она показывает им на два плоских камня на земле. Они садятся на них. Зиа закрывает глаза и застывает в неподвижности.
Внезапно у нее идет носом кровь. Она слизывает ее с губы и глотает, а кровь все течет. Несколько капель падают на подбородок, а оттуда на плащ. Когда кровотечение останавливается, Зиа начинает долгую молитву-жалобу, слова которой смешиваются с дыханием, отчего голос ее звучит громче. Она задыхается и теряет сознание. В ту же секунду ветер спадает. Деревья застывают в тишине, движения животных замедляются, крики умолкают, исчезают все признаки жизни.
Из полной тишины рождается и постепенно нарастает шум крыльев всех птиц, которых созвала Зиа своей молитвой. Стая за стаей над Усадьбой пролетают, заслоняя небосвод, белокрылые ушастые грифы, ястребы с широкими хвостами, сероголовые пустельги, дрофы с черным оперением на брюшке, коростели с полосатым горлышком, белолобые зуйки, плачущие горлинки, унылые чибисы, пепельные болотные ласточки, черные ласточки, голубые сойки, карликовые осоеды, пальмовые стрижи, черноголовые калао, сероголовые альсипы, славки-камышовки, дятлы, ласточки, желтоклювые вороны, каменки, голубокрылые дрозды, ожереловые попугаи, вдовушки с золотистыми спинками, ткачики, нектарницы - все смешались в огромную тучу, которая колышется непредсказуемыми волнами.