Турбо Райдер

Гельвич Ростислав Реональдович

– План. Хорошее слово.

Да. На всё-то у него был план.

И даже на первое убийство.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо открыл воображаемые самому себе глаза и обвёл взглядом залу. Люди замолчали и посмотрели на него, всё-таки они тоже были воображаемые и легко следовали за его мыслями, подчинялись желаниям. Все они посмотрели на него, и лица их, раньше невнятные, нечёткие, смазанные, начали обретать различимые даже издали черты. Всё это оказались убитые им в разные моменты

жизни. Великое множество, но все одинаковые, восково-чистые и глянцево-стерильные. Все они подняли стаканы, отсалютовали своему убийце и выпили по глотку в честь него.

Отец человека благосклонно кивнул им в ответ, и снова уже хотел было погрузиться в воспоминания, просмаковать первое убийство, женщину, которую он нагнал дождливой ночью и зарезал (как же это было сладко, как же это было приятно, он мог поклясться, что ощущает, как её жизнь протекает у него сквозь пальцы, как её пульс переходит по рукояти ножа, воткнутого в сердце, прямо ему в руку, а из руки в грудь, находит путь к сердцу и гнездится там, даруя силу, которой убитая оказалась недостойна), но теперь уже все снова замолчали по совсем иной причине.

И замолчали не просто все, замолчало само место, не стучали туфли по паркету, не слышалось звона от барной стойки и с кухни. В зале появилась она.

– Дамы и господа...
– таинственно сказал конферансье (его не было в зале, но голос его должен был прозвучать и он прозвучал).
– Выступление начинается.

Выступление началось.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо за...

– Не закрывай глаза, я прошу тебя.

Она пела, но она же, другой частью себя, подошла к отцу человека и присела к нему за столик, а официант быстро наполнил ей бокал шампанским.

– Сейчас так много звёзд, ты так не считаешь?

Отец человека взял стакан с бурбоном и посмотрел в потолок.

– И правда. Очень много звёзд... А я хотел бы забыть.

Господи, как же ты невыносимо прекрасна.

– Забыть меня?
– она рассмеялась и тряхнула длинными светлыми волосами

– Да.

Он больше не мог ничего сказать, а она не хотела ничего говорить, и звучала вокруг них музыка про то, что вокруг много песен, и мечтаний, и, самое главное, звёзд.

Отец человека думал о том, что его жена, давно убитая им, сидящая напротив него, великолепна, идеальна, очень красива, восхитительна...

– Я прошу, хватит.

– Я бы всё равно хотел забыть тебя.

– Я это понимаю... я плохая, да?

– Ты не плохая, просто я...

– Но я же плохая.

Музыка звучала и звучала. Люди вокруг разговаривали о своём. Официанты носились туда и сюда с закусками и выпивкой.

Отец человека и его жена сидели и молчали.

– Ты не плохая.
– в конце концов сказал он ей.

Она улыбнулась, показывая, что не верит, но понимает, и резко сменила тему.

– Как он?

– Он ушёл в город...
– отец человека улыбнулся.
–

Знаешь, а ведь он тоже не плохой.

– Даже несмотря на то, что убил тебя?

Отец человека вздохнул и ответил:

– Я этого заслуживал.

Она кивнула в ответ.

– Этим мы с тобой и отличались... Мы же почти одинаковые были, милый. Но ты понял, что ты плохой и всего этого заслуживаешь. А я - нет...

Не думай о том, как убил её, дурак, что ты, что ты, что ты

– И правильно, не думай. Лучше подумай о чём-нибудь хорошем?

И сразу же в памяти его всплыло многое, кроме её светлых волос. Отец человека вспомнил их первую встречу. Университет. Её простое, но изящное платье, её всё такие же светлые, но тогда короткие, волосы, её худобу, её запах (духи с названием цвета столицы), её вес на его руках.

– А ты меня действительно любил?

– Я тебя и сейчас люблю.

– Но говорил, что не любишь.

– Это очень трудно - любить тебя.

Теперь это были не только волосы. Она сидела напротив такая же, как в момент их первой встречи, молодая и ещё более прекрасная, и отец человека понял, что сам стал моложе, под стать ей.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо закрыл воображаемые самому себе глаза и вспомнил.

К тому моменту он успел убить неведомое множество кошек, собак и троих женщин. Не то, чтобы очень много, и не то, чтобы именно специально женщин, просто ненавидел их отец человека больше, чем мужчин.

Он стоял в универси... Хотя зачем?

Он не захотел представлять себе момент таким, каким он был на самом деле. Воспоминания - как солнечные лучи, делай с ними, что хочешь. Поэтому встретились они не в университете, в первый день, на знакомстве группы.

Это был парк. Или даже открытый космос. Вокруг звучала босанова. Она шла в лёгком платье, а музыка обволакивала её, подчёркивала её божественность. Из её глаз светила пронизывающими лучами взорвавшаяся Бетельгейзе. А губы, немного бледные, возбуждали, когда она улыбалась, и ещё больше возбуждали, когда она была серьёзна.

В первый раз в своей жизни отец человека почувствовал к женщине что-то ещё, кроме всепоглощающих презрения и ненависти. А она сама, объект этого "чего-то ещё", посмотрела на него лучами взорвавшейся сверхновой из глаз и сказала:

– Почему вы так на меня смотрите?

Он не нашёлся с ответом.

Она, не дождавшись, в ответ улыбнулась, пожала плечами, и пошла было мимо, но тут он спохватился, догнал её и, краснея, бледнея, смущаясь, спросил её имя и телефон... Вокруг был цветущий луг или прекрасный зимний лес. А ещё звучала босанова.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо открыл воображаемые самому себе глаза.

Она всё так же сидела напротив и всё так же пела со сцены, но, конечно, она сидела напротив, смотря на него, улыбаясь.