Турецкий ятаган

Шхиян Сергей

Мой бешеный казак, продолжая блестяще действовать клинком, скоро перестал ругаться, что меня напрягло и заставило удвоить внимание. Однако и я уже втянулся в поединок, внимательно наблюдая за малейшим движением противника и верно предугадывая направление очередного выпада. Теперь положение сложилось почти равное, с небольшим преимуществом казака. Будь у меня любимая сабля или хотя бы что-то более привычное, чем ятаган, я уже вполне мог одержать победу. Теперь же с дурацким турецким клинком в руке и его непривычной формой у меня никак не получалось достаточно точно, на автоматизме, определить точку, в которую попадет направленный

выпад. Хорошо, что упорное сопротивление «юродивого глухаря» все больше заводило противника, заставляло торопиться и ошибаться. Но скоро он сам начал понимать, что напал не на того, кого надо, и внезапно изменил тактику.

Мы застыли друг против друга, боясь сделать роковую ошибку. Я прямо смотрел в его бешеные белесые глаза, ожидая начала нападения. Увы, он мастерски владел лицом и опять сумел меня обмануть. Вдруг казак сделал быстрый шаг вперед и вслед за этим несколько обманных движений. Я не успел вовремя среагировать на начало атаки и отступил. Мои реакции, по сравнению с его, запаздывали на долю секунды, что в такой ситуации было смертельно опасно. Пришлось уйти в глухую оборону. Это придало ему психологическую уверенность.

И вот, началась самая яростная и опасная атака. У меня даже мелькнула мысль, что, кажется, это все, я проиграл.

И вдруг, совершенно неожиданно наступил финал. Меня спасла ошибка противника… Думаю, выбери он при завершающем выпаде иное направление удара, не в живот, а в грудь или горло, я не успел бы поднять ятаган и подставить под острие гарду. Однако случилось то, что случилось, наши клинки со звоном сшиблись, наконечник казачьей сабли, едва не достав меня, столкнулся с чашкой гарды и ушел по касательной в сторону. Я успел кистью повернуть ятаган, так что он приблизился к шее низкорослого противника. После чего вывернул руку и, совместив движение с разворотом плеча, попытался как палкой ударить его по горлу. Казак, уклоняясь, дернулся быстрее, чем я смог среагировать на это движение, и получилось, что он сам себя подставил под удар. Ятаган резанул его по шее, чуть ниже скулы. Я, еще не осознавая, что достиг цели, продолжил режущее движение поворотом корпуса, и вдруг голова противника упала на землю и покатилась по грязи.

Это было так неожиданно, что я не сразу понял, что произошло, и продолжил обороняться от стоящего передо мной обезглавленного человека, направившего на меня острие сабли. Вдруг из обрубка шеи вырвался фонтанчик крови, я инстинктивно отскочил в сторону и отвернулся от ужасного зрелища. Тем не менее, краем глаза видел, как укороченная, ставшая крохотной фигурка еще продолжает поднимать клинок, потом сабля медленно опустилась и уткнулась в землю, ноги противника подломились, и он осел на землю.

Оставшаяся вольница, не зная, что делать, замерла на месте. Только один из троих успел обнажить саблю, но нападать не спешил. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд. Не дождавшись против себя продолжения боевых действий, я с деланным спокойствием повернулся к казакам спиной и, помахивая ятаганом, пошел своей дорогой.

— Эй, глухарь, — окликнули меня сзади, когда я удалился метров на двадцать, — погано это, глухарь. Мы еще встретимся на узкой дорожке!

Я не ответил и, только дойдя до конца переулка, оглянулся. Двое казаков укладывали убитых товарищей на сухое место возле забора, а третий держал в руке забитого поросенка.

Я свернул на главную сельскую улицу и тут же побежал.

Мне нужно было успеть забрать свои вещи из постоялой избы и как можно скорее исчезнуть из села. Ватага, в которую входили мои противники, состояла из сотни головорезов, от которых можно было только убежать.

Добравшись до своего обиталища, я влетел в избу. Там как обычно было полно народа. Взволнованный вид и окровавленное оружие привлекли общее внимание. Посыпались удивленные вопросы, что со мной приключилось. Вступать в разговоры мне было некогда.

— Подрался с казаками, — неопределенно ответил я. Потом прихватил две свои переметные сумы, в которых было все имущество и кое-какие продукты, коротко распрощался с соседями и хозяевами, после чего рванул самой короткой дорогой к околице. Сумки я перекинул через плечо, а трофейный ятаган зажал подмышкой, как это делают в фильмах японские самураи. Со времени боя прошло всего десять минут, и какая-то фора во времени у меня была.

На мое счастье по пути мне никто не встретился, местные жители сидели по избам, а приезжие, ожидающие, пока наладится переправа, толклись или в центре села у церкви, или в кабаке. Никем не замеченный, я перелез через бревенчатый частокол — хилое фортификационное сооружение против набегов степных хищников, перескочил через двухметровый ров, представляющий собой канаву с талой водой, и побежал по проваливающемуся под ногами дерну раскисшего заливного луга к лесу.

Случись за мной погоня, конным казакам не составило бы труда перехватить меня на безлесной местности и порубить в капусту. Поэтому я, не жалея ни сил, ни легких, несся как испуганный олень, спасающийся от своры собак. Бежать было тяжело, на сапоги налипло по пуду глины, и вытаскивать ноги из разжиженной почвы было неимоверно трудно. Потому до леса я добрался мокрым от пота и обессиленным. Здесь передвигаться оказалось много быстрее и легче. Под деревьями оставалось еще много снега, земля не успела оттаять и превратиться в жидкое болото. Понимая, что за мной непременно устроят погоню, я старался не оставлять лишних следов, но это, увы, не получалось. Неровная цепочка следов точно указывала направление моего бегства. Впрочем, вариантов все равно было только два, бежать налево или направо.

Я выбрал направление направо, на восток, намереваясь попасть в деревню Михайловку, находящуюся в трех верстах от Лукьяново. Там было реально за хорошие деньги найти перевозчика и убраться за Оку, подальше от казаков. В лихорадке побега неожиданная победа, окончившаяся двойным убийством, не давила на психику, но в тихом весеннем лесу, без близкой опасности, на душе сделалось мерзко и муторно. Перед глазами неотрывно стояла отвратительная картина: катящаяся по грязи отрубленная человеческая голова…

Потом в голову полезли невеселые мысли о собственной дурости, позволившей неизвестным людям втянуть меня в эту авантюру со средневековьем.

Седая старина только из будущего кажется романтичной: рыцари в сияющих доспехах, прекрасные дамы в парчовых нарядах, турниры, боярская соколиная охота и другие радости правящих сословий. Пока я видел одну только оборотную сторону красивой жизни: нищету, грязь, неухоженность, голод, холод, примитивную кухню. Женщины, которые встречались в деревнях, были некрасивые, заезженные работой и непрерывными родами, они были грубые, тускло одетые, к тридцати годам изношенные тяжелой безрадостной жизнью.