Турецкий ятаган
Шрифт:
— Я буду жить, как жила раньше, сам знаешь, выбор у меня небольшой, — задумчиво глядя на горящую лучину, ответила девушка. Помолчав, добавила: — С человеком всегда остается его память…
— Ты понимаешь, мне очень хочется, чтобы ты была счастлива, — за неимением других реальных предложений, сказал я обычную банальность.
— Счастье, — повторила она за мной, помолчала, тихо и слепо улыбаясь, и, не глядя на меня, договорила: — Счастьем для меня будет носить нашего ребенка.
— Ребенка? — растерянно переспросил я. — Ты думаешь, у
— А ты разве не знаешь, что от того, чем мы здесь занимаемся, рождаются дети? — возвращаясь к своей немного иронической манере, спросила она.
— Да, но откуда ты знаешь, что беременна? Разве это так быстро можно узнать? — растерянно промямлил я.
Об этом сопутствующем любви факторе я, по своей мужской тупости, даже не подумал.
— Я это чувствую, — улыбнулась Алена, — многие женщины такое сразу знают. Я даже на тебя теперь смотрю по-иному.
— Но, как же… — начал я, и как многие блудливые мужья, попавшие с подругами на стороне в «интересное положение», так и не сумел придумать, что сказать дальше.
Алена ласково посмотрела на меня и, улыбнувшись, проговорила:
— Это хорошо, что у нас родится ребенок. Только мне придётся выйти замуж, как же дитю расти без отца! Пойду хотя бы за Ванюшу. Чем он не муж? Красивый, кудрявый, песни играет. Тятя все равно мне в девках не позволит остаться.
— Но ведь ты его не любишь! — ревниво воскликнул я. — Ты меня любишь!
— Все равно ты мне в мужья не подходишь, — рассудительно продолжила Алена. — Мне муж нужен из наших, слободских, добытчик, а ты человек пришлый, да к тому же уже венчаный. У тебя своя дорога.
Парадоксально, но после ее слов, снимающих с меня ответственность за наше общее будущее, я вместо облегчения испытал обиду и разочарование. Самое неприятное было то, что я не знал, искренне она так считает, или говорит только для того, чтобы снять с меня чувство вины. Увы, так весело начавшееся приключение оканчивалось совсем не столь же приятно.
Проще всего мне было обидеться и встать в позу непонятого и неоцененного возлюбленного Однако я понимал, что Алена слишком непростая девушка и зря ничего не делает, поэтому остерегся переводить серьезный разговор в пошлую мелодраму.
— Алена, — сказал я, — я все понимаю, ты даже не представляешь, как ты права. Действительно, муж из меня получился бы не самый лучший. Дело даже не столько во мне. Так складываются обстоятельства, что я не смогу посвятить себя семье. У меня совсем другая дорога.
— Я уже поняла, что ты не от мира сего, — ответила она, — но все равно я благодарна судьбе, что встретила тебя.
— Знаешь, я тоже! Ты замечательный человек!
— Человек или женщина? — усмехнувшись, уточнила она.
Я не повелся на удобную перемену темы и продолжил говорить о нас с ней:
— И то, и другое. Не знаю, действительно ли ты беременна, но в любом случае, даже если ты выйдешь замуж, я постараюсь помогать тебе, чем смогу. Нас всех скоро ждут большие испытания,
— Ты сказал — смута? — Она сразу поверила и выделила главное. — Будут бунты или смута?
— Все здесь будет: и бунты, и набеги, — тщательно подбирая слова, ответил я. — Плохо будет.
Девушка смотрела мне прямо в глаза, ожидая разъяснения.
— Хорошо, я тебе расскажу, — промолвил я и начал «предсказывать» близкое будущее страны. Этот специфический разговор было очень сложно переводить на старорусский. Многих понятий, о которых я пытался рассказать, еще просто не существовало в языке. Чтобы их объяснить, приходилось подбирать относительно близкие по смыслу слова, что неминуемо искажало общий смысл моего «пророчества». Она рассеяно слушала, и мне в какой-то момент показалось, что потеряла нить разговора.
— Ты понимаешь, о чем я говорю? — спросил я.
Она не ответила, внимательно глядя на меня огромными глазами. Потом задала единственный вопрос:
— И долго продлится смута?
— Долго, восемь лет. Погибнет очень много людей, особенно в Москве. Попробуй уговорить отца переехать куда-нибудь на север.
— А кто останется здесь? — спросила она.
— Где здесь? В Москве? — не понял я. — Останутся те, кто здесь живет. Мало ли…
— А кто будет нас защищать? — спросила она.
Вопрос был хороший, но слов для ответа на него у меня не оказалось. Философских разговоров о патриотизме и долге перед отечеством при моем знании старорусского языка я бы просто не потянул.
— Знаешь что, — сказал я, увиливая от ответа, — пусть мужчины воюют, а женщины рожают детей.
И тут она сказала такое, после чего в чем-либо убеждать ее было бы, по меньшей мере, наивно. В моем вольном переводе это ее заявление звучит как настоящий афоризм:
— Мужчины в бою с врагом защищают честь, а женщины — будущее!
У меня от удивления отвисла челюсть:
— Алена, ты не метишь случайно в русские Жанны д'Арк?
— В кого мечу? — не поняла она.
— Хочешь стать святой или великомученицей, — доступными ее пониманию словами объяснил я.
— Нет, я святой никогда не стану, я большая грешница.
— Это еще как сказать… С такими взглядами ты запросто можешь стать национальной героиней!
Алена глубоко задумалась, и мы долго молчали. Потом она тихо, чтобы я не заметил, вздохнула:
— Скоро приедет тятя, мне нужно одеваться.
— Одевайся, — ответил я.
— Ты не можешь отсюда выйти?
— Хорошо, сейчас только сам оденусь, — без лишних разговоров согласился я.
Сказка должна была вот-вот кончиться, наступала новая реальность, в которой девушке одеваться при постороннем человеке было стыдно. Я это понял и не стал вышучивать ее совершенно, на первый взгляд, нелогичную просьбу. Тем более что и мне захотелось побыть одному.