Туркменский юмор

Эпосы, легенды и сказания

Насмешливо взглянув на хозяйку, Мирали отдал ей сто золотых и вышел, не говоря ни слова. На следующий день он снова был у входа в чёрную кибитку.

– Передайте своему пиру, что вчерашний посетитель пришел опять и просит позволения поцеловать её за сто золотых.

Мирали слышал, как хозяйка возмутилась.

– Да сохранит меня аллах! – Потом забормотала: – Что? Один раз можно? Ну, что ж, придётся выполнить повеление свыше.

Приблизился Мирали к святой и увидел немолодую, поблёкшую уже женщину, поцеловал свою руку, приложенную к щеке хозяйки, и вышел.

На

третий день Мирали сказал Султансоюну:

– Если хотите узнать меру святости этой женщины, приходите сегодня ночью к её кибитке.

А прислужницу послал сказать, что просит позволения за сто золотых лечь ночью спать в трёх шагах от пира.

– О аллах, как могу я положить рядом с собой постороннего человека! – воскликнула святая, но потом переспросила кого-то: – Что-что? Он не посторонний? – и вздохнула тяжко: – Раз аллах велит, что я могу поделать?

Ночью Мирали было дозволено лечь рядом с женщиной-пиром. Он строго сохранил обусловленное расстояние. Хозяйка забеспокоилась. Зевнув, она пробормотала, будто во сне: «Поближе двигайся, поближе», и так как Мирали не шелохнулся, придвинулась к нему сама – тоже как будто во сне.

Мирали ни гугу. Только похрапывает. У святой лопнуло терпенье и она схватила его в объятья. Мирали попытался вырваться. Тогда женщина пообещала:

– Сто золотых твои…

– Нет, я не могу взять такой грех на душу, – пытался освободиться он от цепких рук.

– Двести золотых твои!

– Мне не было такого наказа от аллаха! – не соглашался Мирали.

– Триста золотых твои! – простонала женщина.

– Мирали, и от меня столько же! – крикнул Султансоюн.

Куда ты их тратишь?

Давно знали друг друга Мирали и Султансоюн, но последний ни разу ещё не был в гостях у своего главного визиря. Однажды падишах проходил мимо кибитки Мирали, и тот обогнал его.

– О Мирали! Я до сих пор не удостоился твоего приглашения. Чем это объяснить?

– Ваше величество интересуется жизнью Мирали?…

– Покажи же, как ты живёшь.

– Прошу, мой султан.

В доме главного визиря свободно гулял ветер. Никаких вещей, кроме старого тюфяка, что лежал на полу, не было. Жена Мирали сидела и сучила пряжу.

Султансоюн не поверил своим глазам.

– Чей это дом? – спросил он женщину.

– Мой повелитель, это дом вашего главного визиря.

– Я плачу ему сто золотых в месяц, почему же вы живёте в такой бедности? Куда ты их тратишь? – снова спросил падишах женщину.

– Слава аллаху, мы здоровы и можем работать. Что же касается денег, то, вероятно, они возвращаются туда, откуда собраны, – почтительно ответила она.

– Всё-таки куда же деваются сто золотых, которые я ежемесячно выплачиваю своему главному визирю? – повторил вопрос Султансоюн, обращаясь к Мирали.

– Следуйте за мной, ваше величество, – коротко ответил тот.

По дороге Мирали сказал падишаху, что, если он хочет понять всё сразу, им лучше обменяться одеждами и лошадьми. Султансоюн согласился. Они поехали на самую окраину города, в квартал, где ютились калеки,

нищие. На Мирали, ехавшего на падишахском коне, в одеждах повелителя, никто не обратил внимания, зато возле Султансоюна, облачённого в костюм Мирали, собралась толпа. Кто-то взял коня за повод, остальные подхватили на руки его самого и бережно поставили на землю. Отовсюду слышались возгласы:

– Привет тебе, о Мирали!

– Свет очей наших…

– Мирали, спаситель наш, да продлит аллах твои дни!..

– О Мирали! – воззвал и Султансоюн, которому несчастные не позволяли шагу сделать без их помощи, – выручи меня! Не я, а ты их падишах. Теперь я понял, куда ты тратишь свои деньги!

Когда толпа несчастных успокоилась, Мирали сказал, что Султансоюн приехал узнать, как они живут и в чём нуждаются.

Нищие и калеки ещё плотнее окружили падишаха, стали целовать полы его одежды. Султансоюн снова взмолился:

– Бери, что хочешь, Мирали, только вызволи меня отсюда!

– Обещайте, ваше величество, построить для этих несчастных специальный дом и содержать их за счёт казны, – попросил Мирали.

– О, обещаю! – воскликнул падишах, у которого от дурного запаха кружилась голова. – И сверх того обещаю построить новый дом для покровителя сирот и убогих – Мирали.

Не стоит пачкать руки

Придворные Султансоюна возненавидели Мирали и поклялись его извести. Однажды они напросились сопровождать главного визиря в прогулке по степи и бросили его в колодец. Не видя Мирали уже три дня, падишах решил, что тот обиделся и не показывается на глаза.

Отцвели цветы мои,Отошла пора моя… —

напевал скучающий Султансоюн, гуляя в саду. Услышал эту песню пастух, и она очень ему понравилась. Погнал он в степь овец и тоже запел:

Отцвели цветы мои,Отошла пора моя…

Вдруг чей-то голос из-под земли продолжил:

Горько плачу я, несчастный, —В прах лицом повержен я.

Пастух не понял, откуда донеслись эти слова, но тоже запомнил их. Погнал он овец домой и снова услышал как падишах поёт:

Отцвели цветы мои,Отошла пора моя…

Тогда, не долго думая, пастух подтянул:

Горько плачу, я, несчастный,– В прах лицом повержен я.

– Откуда ты знаешь эту песню? – спросил у него Султансоюн.

Пастух ответил, что начало он слышал сегодня утром от их величества, а продолжение – днём, в степи, причём голос доносился откуда-то снизу, из-под земли.

Падишах сразу понял, в чём дело, и позвал своих визирей.