Тут и там
Шрифт:
Ленин впервые переступил порог Смольного лишь поздним вечером 24 октября. После полуночи было принято решение занять Зимний дворец. В ту же ночь началось и к утру завершилось свержение Временного правительства Керенского. В тот день 1917 года Смольный стал и десятилетиями оставался символом Октябрьской революции. Так запечатлено во многих книгах по истории, но не совсем так в стихотворении «Смольный». Но разве строго изложенный порядок событий важен для поэзии? Разве сущность октябрьского переворота не содержит совсем незамысловатая строка – «Ленин из Смольного руководил революцией»? Ленин провел в Смольном всего 124 дня. «Эти 124 дня – важнейший период в истории Великой Октябрьской социалистической революции, в жизни Ленина» [6] . Мне удалось за несколько лет до «рождения» «Смольного» увидеть комнату, в которой Ленин жил.
6
Великанова
Но меня интересовал тот Смольный, который был обречен на гибель.
Революции часто бывают праведными, но почти всегда насильственными. Смольный институт все же мирно покинул российскую столицу летом 1917 года, а затем, в гораздо более тяжелых условиях войны и голода, в 1919 году, и Россию. Были ученицы, которым не удалось дойти до конца этого беженского пути, став жертвами «желтой дамы».
«Смольный» – это стихотворение и о русской эмиграции. А эмиграция – это одновременно и рассказ о революции: русская эмиграция создала обширную литературу на эту тему, в том числе и мемуарную. О чем другом могли быть эти мемуары, если не об Октябрьской революции?
Мемуары писались, публиковались, читались и в Сербии. Профессор д-р Мила Стойнич в своей работе «Отголоски русского Октября в журнале “Српски књижевни гласник”» подчеркивала, что сотрудники СКГ «очень пристально следили за огромным потоком мемуарной литературы», и что «мемуары были представлены избранными отрывками, критическими отзывами или свободными интерпретациями и текстами, в которых мемуары были основным, относительно обширно цитированным источником» [7] .
7
Стойнич М. Отголоски русского Октября в журнале “Српски књижевни гласник”. Сто година Српског књижевног гласника. Београд, 2003. С. 286–287.
Авторы мемуаров в основном придерживались двух позиций. Правые осуждали Октябрьскую революцию, хотя одиночки в их среде признавали необходимость общественных перемен. Для левых, в основном эсеров, характерно было «позитивное отношение» к Революции, но не к большевистской власти, преследовавшей их повсеместно «как прокаженных представителей буржуазной интеллигенции или либерального дворянства» [8] , так что они вынуждены были эмигрировать.
Русская эмиграция развернула и собственную значительную издательскую деятельность. В Сербии, которую русские эмигранты воспринимали как своего рода вторую славянскую родину, издавались книги, газеты и журналы на русском языке. Замечательный «Русский архив» (1928–1937), в котором сотрудничали эмигрантские писатели, художники, критики и историки, обосновавшиеся в Европе (Цветаева, Ремизов, Замятин, Гончарова, Марк Слоним), выходил даже на сербском языке. Редакторы журнала считали, что неверно отождествлять Россию с ее правительством и режимом, поскольку тем самым на первый план выдвигался политический вопрос и совсем исчезают Россия и ее народ. Задача журнала состояла в том, чтобы повернуться лицом к России и, в отличие от «абсолютно политического» и потому необъективного подхода, «показать и представить подлинную Россию во всем блеске ее гения» [9] .
8
Там же. С. 288.
9
Руски архив (Београд). 1927, № 1. С. 1.
Издательская деятельность, как и другие общественные, педагогические области, включая разные виды искусства, были отмечены двумя уже упомянутыми противостоящими позициями, достигнувшими политического апогея накануне Второй мировой войны, особенно в ходе войны, когда формировались эмигрантские воинские части для борьбы на стороне гитлеровской Германии против «коммунистической России»: некоторые русские эмигранты в оккупированной Югославии были готовы воевать вместе с самим дьяволом, только чтобы свергнуть Сталина и его коммунистическую власть (а немцы заставили их воевать в Боснии против югославских партизан).
Однако большинство русских эмигрантов не встало на сторону нацистов. Несмотря на идеологические различия, они не отождествляли большевистскую власть с русским народом. Тем более что Сталин провозгласил войну против немецких захватчиков народной и даже «священной войной».
И моя семья в оккупированном Белграде сочувствовала освободительной борьбе в Югославии и в России и молила Бога о ниспослании помощи. Вот почему и офицеры Красной Армии были встречены
Но и эти «различные взгляды» не смогли помешать матери и отцу при первой возможности, когда был поднят железный занавес (относительная десталинизация во времена Хрущева), посетить Россию и ближайших родственников.
Хотя и с этими взглядами дела обстояли не так просто. Мать составила представление о благодатях демократии и капитализма, но и о его ограничениях, выраженных в самоуправстве работодателей. Ей особенно мешало неравноправное отношение к женщинам, особенно на рабочем месте. Она подметила нечто положительное в социализме: стремление к социальной справедливости и равноправию женщин. Даже коммунистическая диктатура не делала различий относительно пола.
Стихотворение «Смольный» опубликовано в Белграде в 1979 году, еще при жизни Тито, вопреки необычной в поэзии «встрече», вероятно, и единственной в своем роде. Встрече в стихах вождя Октябрьской революции с одной не особо заслуживающей его внимания женщиной, бывшей дворянкой и белоэмигранткой.
Первые возможные, причем весьма сокрушительные последствия публикации стихотворения подобного содержания начал предугадывать поэт Васко Попа. «Еще никто не осмеливался, – говорил он мне, – Ленина, икону Октября, помещать в такой контекст. И живого Ленина в начале стихотворения, а тем более мертвого». «Что значит, – задавался вопросом Васко, – и какие представления вызывает эпилог стихотворения? Никаких других кроме конца ленинской эпохи и возвращения той, побежденной Октябрем». «Эпилог не только ироничен! Если бы только это!» – утверждал Васко Попа. И все же он пожелал быть единственным, кто это стихотворение истолковал настоящим, пусть и «опасным» образом.
Васко Попа не остался единственным толкователем. Стихотворение понравилось и Стояну Вуйчичу, сербскому писателю из Венгрии. Он сразу перевел стихотворение, но все отказывались его публиковать. Без комментариев!
На польский язык «Смольный» перевела Малгожата Вежбицкая и предложила одному из лучших польских журналов «Творчество» («Tw'orczos'c»). Редакция включила его вместе с еще парой моих стихотворений в январский номер 1987 года, причем на почетное, ударное первое место. Даже раньше стихотворений Магнуса Энценсбергера. Однако все это происходило во времена Ярузельского и жестокой цензуры. Цензоры не могли позволить публикацию такого стихотворения, прежде всего в его оригинальном виде, но редакция отклонила все их требования по сокращениям и изменениям. Журнал все же выиграл этот бой, хотя январский номер вышел в свет только в ноябре 1987 года [10] .
10
Несколько страниц (с 76-й по 82-ю) перевела с сербского Марина Петкович.
Стихотворение «Смольный» переведено на многие иностранные языки (великолепны переводы Чарльза Симича и Ричарда Бернса на английский), а в России в переводе Музы Павловой оно опубликовано в моей книге «Пятая сторона света» [11] .
Но дальнейшая судьба «Смольного» заставляет меня задуматься и об аспектах, о которых писал И. П. Смирнов: «Специфика художественной интертекстуальности рассматривается в трех аспектах: идеологическом (трансформация темо-рематических связей антецедентов), семиотическом (трансформация знаково-референтных связей антецедентов) и коммуникативном (приемы, посредством которых литературное произведение указывает идеальному читателю на свою трансформативную историю)» [12] .
11
Петров А. Пятая сторона света. М., 2015–2016.
12
Смирнов И. Указ. соч. C. 5.