Туз в трудном положении
Шрифт:
Это было одним из его любимых приемов.
«Делай что хочешь, только быстро. Не забывай про Гимли…»
Это напоминание заставило Кукольника огрызнуться. Он безжалостно толкнул разум Арахиса и стал смотреть, что случится. Арахис забрел на край лагеря, где купа деревьев создала полную темноту. Он казался возбужденным, поворачиваясь всем телом, чтобы смотреть по сторонам. Грег наблюдал за ним, укрывшись за одной из палаток. Похоже, Арахис принял какое-то решение и направился к деревьям.
Грег пошел следом.
Он почти налетел на джокера.
Арахис остановился, зайдя в перелесок всего на несколько шагов. Грег
Кукольник снова к нему прикоснулся.
«Видишь? Ты же не можешь просто стоять и смотреть! Взгляни на нее! Посмотри, как она обхватила его ногами. Смотри, как она двигает задницей, приподнимает бедра, чтобы он погружался глубже: она распаленная, жаркая, влажная. И с ней мог быть ты. Ты ее хочешь. Ты хочешь почувствовать, как она сжимает ногами твои ляжки, ты хочешь, чтобы это твой член погрузился в ее тепло, хочешь, чтобы она стонала тебе в ухо и просила ее трахнуть, уделать посильнее… А потом ты взорвешься в ней…»
Арахис одной рукой потянул пряжку на ремне. Штаны джокера гармошкой сложились на его щиколотках.
«Но она тебя не захочет. Зачем ей Арахис? Ты отвратителен и уродлив, весь жесткий. Ты идиот. Ей станет противно: она почувствует себя испачканной и изнасилованной».
Кукольник чувствовал, как похоть и ярость растут одновременно. Он управлял этим процессом, увеличивая давление, пока не ощутил, что эмоции накалились до предела. «Ты должен быть хозяином. Этого хочешь ты, этого хочет она. Я знаю тебя. Я знаю, о чем ты думаешь, когда себя возбуждаешь…» Кукольник уже просто пел, он был готов. Готов наконец впитать чужие эмоции.
Арахис присел на корточки, выискивая что-то в кустах. Когда он выпрямился, Грег увидел у него в руке толстый сук. Джокер поднял свое оружие.
«Действуй! Ударь его и возьми эту сучку. Ты этого хочешь. Ты должен».
И Грег услышал басовитый насмешливый хохот.
Гимли.
«Где ты, черт подери! – взорвался Грег. – Где ты прячешься?»
«Да прямо здесь, Грегги. Прямо здесь».
Гимли засмеялся – и в этот момент стена карлика стремительно воздвиглась – точно так же, как это было в последние недели. Кукольник завыл от неутоленного желания: ведущие к Арахису нити резко и болезненно оборвались.
– Нет!!!
Непонятно, чей это был крик – Грега или Кукольника. Кукольник ударился о мысленную преграду, пытаясь проломить ее, но было уже поздно. Арахис вздрогнул и обернулся на фигуру в маске джокера. Он выронил сук, а трахавшаяся пара вскочила.
«В чем дело, Грегги? Не справляешься со своим зверьком?»
Кукольник, измученный и ослабевший, скорчился где-то далеко. Испуганный тем, что его увидели, Грег обратился в паническое бегство. Его никогда прежде не застигали в момент разрыва контроля, никогда не замечали. Он слепо ломился по лесу, и его по лицу хлестали ветки. Арахис встревоженно кричал у него за спиной.
Однако от голоса Гимли убежать было невозможно. Гимли всегда был здесь: и когда Грег протискивался между палатками, и когда ковылял из парка на улицы, и когда пробирался обратно в отель.
«Сколько ты еще сможешь его удерживать, Грегги? – язвил карлик. – День? Может, даже два? А потом этот ублюдок сожрет ТЕБЯ. Кукольник вырвется
Спектор не видел их на противоположной стороне вестибюля, но знал, что они там. Группа людей, Хартманн и его приближенные, двигались прямо к нему. Шума почти не было. Спектор сделал шаг им навстречу. Люди смотрели в его сторону, но не замечали его. По мере их приближения у него начал учащаться пульс. Вокруг Хартманна то и дело зажигались вспышки фотокамер. Хартманн протянул Спектору руку.
Спектор поднял руку – и заметил, что на нем надеты белые перчатки и черное трико. Люди начали смеяться и показывать на него пальцами. Спектор стиснул зубы и поймал взгляд сенатора. Он почувствовал, как у Хартманна болезненно вскипает кровь, как начинает прерываться дыхание, как отчаянно колотится сердце, отправляя его в забытье. Мимолетное чувство удовлетворения – и все кончено. Он упал на пол. Полная тишина. Вспышки камер продолжали работать, мельтеша вокруг них. Спектор ударил упавшего ногой, переворачивая на спину. Это оказался Тони. Его лицо было ужасающим, застыв в последнем крике.
Хартманн захохотал, и Спектор поднял взгляд. Его окружили агенты Секретной службы. Они вытащили пистолеты и наставили их на Спектора. Дульные отверстия казались невероятно большими.
Спектор начал было открывать рот, чтобы что-то сказать, но первый выстрел снес ему нижнюю челюсть. Он попытался попятиться, но новые выстрелы сбили его с ног. От него отлетали куски. Один глаз у него померк. В него стреляли и раньше, но такого не было никогда. Он чувствовал, как град пуль волочит его тело по полу. От одной кисти отстрелили несколько пальцев. Погрузился во мрак второй его глаз.
Он завопил – и скатился с кровати, а потом тут же заполз под нее. Звуков пальбы не было. Он подвигал челюстью и пальцами. Его глаза постепенно приспосабливались к темноте. Спектор вылез из-под кровати и включил настольную лампу. В комнате он был один. Щелкнул включающийся кондиционер. Спектор вздрогнул.
– Гребаный кошмар. – Он тряхнул головой и заполз обратно в постель. – Иисусе, ну и кошмар!
Он повозился с пультом телевизора и, наконец, смог его включить. Там шел очередной старый фильм. Он узнал Джона Уэйна. Почему-то вид Герцога его успокоил. Он сунул руку под тумбочку и вытащил бутылку виски. Там оставалось всего полглотка. Он взялся за телефон, чтобы заказать в номер новую бутылку. Завтра же он найдет куда переехать. Вскоре кто-нибудь хватится подлинного Герберта Берда, и Спектор не собирается оставаться в этом номере и ждать, когда в дверь постучит полиция. Он сможет позвонить в отель из своего нового жилища и узнать, не оставил ли Тони ему сообщения. Ему чертовски хотелось, чтобы все уже закончилось и он вернулся в Джерси.
Глава 4
21 июля 1988 г., четверг
01.00
– Ах ты, ублюдок!
Смычок слетел со струн с пронзительным визгом. Хирам гневно смотрел на Тахиона с высоты своего роста. Глаза, затаившиеся глубоко в бледных складках жира, были ярко-красными.
– Хирам, время позднее. Мы все испытываем сильный стресс. Поэтому я не намерен на это реагировать.
Уорчестер с явным усилием взял себя в руки и сказал:
– Я с вечера вторника оставил для тебя двадцать семь сообщений!