TV-люди
Шрифт:
— Даже и сейчас слова вроде готовы сорваться, но инстинктивно проглатываешь их. Потому что в детстве заругали. Но я этого не понимаю. Что плохого в том, чтобы говорить самому с собой? Просто ведь слова естественно рождаются, вот и все. Будь мама сейчас жива, я бы хотела у нее спросить. Что в этом плохого?
— Умерла?
— Да,— сказала она,— но я бы хотела ее расспросить. Почему она так обходилась со мной?
Она теребила в руках кофейную ложечку. А затем внезапно бросила взгляд на настенные часы. Когда она
Она подождала, пока электричка пройдет. А потом сказала:
— Я вот думаю, человеческое сердце похоже на глубокий колодец. Никто не знает, что у него на дне. Остается лишь воображать, исходя из формы того, что временами поднимается наверх.
Какое-то время оба думали о колодцах.
— А о чем я говорю? — спросил он.
— Хм,— сказала она, медленно покачав головой несколько раз. Словно бы аккуратно проверяла, как работают шейные суставы.— Ну, например, о самолете.
— Самолете? — спросил он.
Она подтвердила. О самолете, который летит в небе. Он рассмеялся. С чего ему говорить о самолетах. Она тоже рассмеялась. А затем провела указательными пальцами в воздухе, будто измеряла длину воображаемого предмета. У нее была такая привычка. Он тоже иногда делал такой жест. Ее привычка передалась ему.
— Очень отчетливо говоришь. Ты и правда не помнишь? — спросила она.
— Не помню.
Она взяла ручку со стола, покрутила ее в руках, а затем опять посмотрела на часы. За пять минут стрелка часов продвинулась точно на пять минут.
— Ты говоришь сам с собой стихами.
Сказав это, она немного покраснела. Ему стало както странно: почему она краснеет оттого, что он разговаривает сам с собой.
— Говорю сам с собою стихами,— сказал он. Она опять взяла ручку. Желтая пластиковая ручка, на которой написано «В честь десятилетия филиала», наверное, из какого-нибудь банка.
Он показал на ручку:
— Если я опять что-нибудь буду говорить, может, запишешь?
Она внимательно посмотрела на него, проникая взглядом в его глаза:
— Ты правда хочешь знать? Он кивнул.
Она взяла блокнот и принялась писать в нем. Медленно, но не прерываясь и не останавливаясь, она водила ручкой по бумаге. А он в это время, подперев щеки руками, смотрел на ее длинные ресницы. Она моргала раз в несколько секунд с неравными интервалами. Внимательно всматриваясь в эти длинные ресницы — эти ресницы, еще недавно мокрые от слез,— он опять перестал понимать. Какой смысл в том, что он спит с ней? Его охватило чувство, что чего-то не хватает, словно из сложной системы изъяли один фрагмент и она стала пугающе примитивной. Он подумал, что так он уже никуда не сможет продвинуться. От этой мысли стало нестерпимо страшно. Такое чувство, что он сам может раствориться и исчезнуть. Вот именно, я пока еще молод, как свежая грязь, и говорил про себя стихами.
Закончив писать,
На кухне затаился какой-то остаточный образ. Когда он был вместе с ней, то порой ощущал присутствие этого образа. Образа чего-то утерянного. Образа того, о чем он не помнил.
— Я как следует, наизусть запомнила,— сказала она.— Вот твои слова о самолете.
Он прочитал вслух.
Самолет.
Самолет летит.
Я в самолете.
Самолет.
Летит.
Но если я и летал.
В небе ли был.
Самолет?
— И всего-то? — спросил он немного ошеломленно.
— Ага, только это,— сказала она.
— Не верится. Так много слов, а я совсем этого не помню,— сказал он.
Она слегка прикусила нижнюю губу и улыбнулась:
— Но ты это говорил. Он вздохнул.
— Странно как-то. Я ведь ни разу не думал о самолете. Совершенно никаких воспоминаний. С чего вдруг появился этот самолет?
— Но ты только что в ванной это сказал. Пусть ты и не думал о самолете, в твоей душе, где-то в глубине далекого леса, есть мысли о самолете. Или гдето в глубине леса ты строил самолет.
С легким стуком она положила ручку на стол, а затем подняла глаза и внимательно посмотрела на него.
Некоторое время они молчали. Кофе на столе продолжал мутнеть и остывать. Земля крутилась вокруг оси, луна тайно меняла силу притяжения и вызывала приливы. В тишине текло время, а по железной дороге прошла электричка.
И он, и она думали об одном. О самолете. О самолете, который его душа строила в глубине леса. Насколько он велик, какой формы, в какой цвет выкрашен и куда направляется? И кто на нем летит? Этот самолет, который в глубине леса ждет кого-то.
Через некоторое время она опять заплакала. Впервые она заплакала второй раз за день. Такого прежде не было. Для нее это было чем-то особым. Он протянул руку через стол и дотронулся до ее волос. Какоето очень реальное ощущение. Ощущение чего-то твердого, гладкого и далекого, будто в нем была сама жизнь.
Он подумал.
Да, в то время я говорил сам с собой стихами.
Фольклор нашего времени. Ч.1
Ранний период эпохи развитого капитализма.
Это реальная история и в то же время поучительный рассказ. А еще это фольклор (народное предание) наших шестидесятых годов.
Я родился в 1949-м. В 1961-м поступил в школу средней ступени, в 1967-м в университет. Когда началась та самая шумиха, мне исполнилось двадцать.
В прямом смысле я — дитя шестидесятых. В тот наиболее важный жизненный период, когда человек раним и незрел, мы сполна глотнули жесткого и дикого воздуха шестидесятых и, естественно, как это и было предопределено, опьянели от него. Чего там только не было, от The Doors и The Beatles до Боба Дилана.