Твардовский без глянца
Шрифт:
По рассказам бабушки, солдатам, служившим в крепости и женатым до службы, по прошествии года или двух можно было вызвать к себе жену. Им давали комнату в специальной семейной казарме. Илья Тарасов был женат до службы и вызвал письмом жену из Барсуков в Варшаву. Через положенное время в семье солдата Ильи Тарасова родилась девочка, которой при крещении было дано имя Зинаида.
Служба шла своим порядком. Подрастала Зина. К тому времени, как отцу демобилизоваться, Зина была настоящей невестой – немного курносая, темноволосая, большеглазая. Гордей Васильевич вместе с Тарасовым кончал службу, которая длилась двадцать пять лет. Как сложились сватовство
Шло время, семья увеличивалась, несмотря на большую разницу супругов в возрасте. Твардовские родили и воспитали семерых детей. Седьмым, последним ребенком был мальчик Триша. ‹…›
После окончания школы Триша года два жил в семье, не имея постоянного занятия. Стал он просить отца отдать его в кузнецы, т. е. в обучение кузнечному делу. ‹…›
Кузница, в которую был отдан Триша в ученье, находилась в деревне Бобыри, недалеко от имения Талашкино, в верховьях реки Сож. Принадлежала она Молчановым, широко известным в округе кузнецам. ‹…›
Отработал Триша у Молчановых четыре года и стал хорошим кузнецом. Иногда в последние годы работы у Молчановых удавалось Тришке (так звали его Молчановы) иметь полутайный заработок в десять-тридцать копеек, но не каждый день. Гордей Васильевич заработанные Тришей деньги не брал, а если и брал, то на хранение. Сам Триша очень бережно относился к своему малому заработку, собирал, как говорится, по копейке. За несколько лет он собрал около двухсот рублей, что позволило, выйдя из ученья, построить свою кузницу в Барсуках и приобрести хорошее оборудование для кузницы: мех, наковальню, тиски, точило, сверлильный станок ручного действия. ‹…›
Хорошую одежду Трифон Гордеевич очень любил и в молодости всегда имел ее, пока не разрослась семья. На моей памяти у отца было два довольно хороших костюма и хромовые сапоги. Многие из соседей одалживали у отца костюмы для особо важных и торжественных случаев, например для свадеб. ‹…›
Шесть лет упорного тяжелого труда привели Трифона Гордеевича к намеченной цели. Старая отцовская хата была заменена новой, более просторной. Также перестроен был двор, и на нем впервые за десятки лет заржала первая лошадь. Хороший гнедой мерин, купленный у богатого хозяина в Барсуках и до пяти лет не знавший упряжки, был непокорного характера. Трифон Гордеевич покорил коня лаской. И всю жизнь тепло, с любовью вспоминал этого славного гнедого коня. ‹…›
Трифон Гордеевич был среднего роста, сероглаз, темнорус, со светло-рыжими усиками, круглолицый и розовощекий. Можно утверждать, что в молодости был красив и довольно силен». [12; 128–133]
Алексей Иванович Кондратович:
«Александр Трифонович рассказывал, что его мать Мария Митрофановна (в девичестве Плескачевская) была из дворянского рода, но уже такого разорившегося и обедневшего, что не умела ни читать, ни писать, но зато по крестьянству могла все. Не так давно в смоленских архивах нашли документы, свидетельствующие, что еще в начале XIX века дворяне Плескачевские владели хоть и не столь уж солидным, но все же обеспечивающим их собственные нужды хозяйством. Но уже дед поэта Митрофан Плескачевский считался вовсе захудалым дворянином-однодворцем, настолько бедным, что однажды совсем лишился дворянского звания, поскольку не смог заплатить положенные двадцать пять рублей в год за ношение фуражки – это был последний символический знак принадлежности к благородному
Но Трифону Гордеевичу, человеку немалой гордости, если не гордыни, весьма польстило, что он взял за себя хоть и окрестьянившуюся, но дворянку.
Мария Митрофановна пришлась ко двору. Она все умела делать. При всем том была несомненно поэтической натурой и, как вспоминал Александр Трифонович, „впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами, или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца“». [3; 46–47]
Александр Трифонович Твардовский. Фрагмент, не вошедший в «Автобиографию»:
«Она, сколько я помню ее, обладала редкостной восприимчивостью к тому, что читалось из книг или рассказывалось, или пелось в песнях. Сама она, когда была помоложе, очень хорошо пела своим слабым голосом городские песни из дореволюционных песенников, но с особенным чувством те деревенские, бабьи и девичьи песни, каких не было ни в одном песеннике.
В поле и дома, во всякой женской работе она, что называется, не знала равных себе по чистоте, быстроте и выносливости, хотя совсем не отличалась здоровьем. Во всякой работе, говорила она, нужно найти „ряд“, „слой“, а там она и пойдет. – Эти ее слова я запомнил на всю жизнь». [9, VIII; 180–181]
Константин Трифонович Твардовский:
«Взяв в аренду принадлежавшую Песляку кузницу, Трифон Гордеевич стал работать и жить в Белкине. Это поместье было недалеко от родительского дома Марии Митрофановны – всего два километра. ‹…›
Живя в Белкине, мать никак не могла привыкнуть к тому, что у нее не было хозяйства, т. е. земли. И решили отец и мать экономить на всем, но собрать денег для покупки участка. Возможно, они собирали бы десять, а то и больше лет. Но пришел однажды знакомый крестьянин Епифан Александрович Животков из деревни Адоево. Зная мечты и чаяния Трифона Гордеевича, он обратился к нему с таким предложением: если тот одолжит сто рублей на полгода, то Животков укажет продаваемую в рассрочку землю. Деньги Животков просил на покупку участка из бывшей „пустоши Столпово“. ‹…›
Епифану Александровичу отец сто рублей дал. Но и сам все бросил и, не глядя в натуре, а согласно плану, который ему показали в банке, внес задаток, оформил нужные документы и с этого дня стал владельцем участка в одиннадцать десятин и несколько квадратных саженей. ‹…›
Все крестьяне, купившие землю на пустоши Столпово, были приписаны к ближайшим деревням: Столпово, Загорье, Федоровское. Наш хутор был приписан к деревне Загорье и имел такое же название. ‹…›
В первый год жизни на земле для посева площадей не было. Выжигая, вернее сжигая вырубленные и выкорчеванные березки, ольшаник, лозу, по этим огнищам посеяли пуд ячменя. Урожай был очень хороший – сам-сорок. Это очень порадовало отца, и он с еще большей энергией стал рубить, корчевать, выжигать заросли.