Твердь небесная
Шрифт:
– Медленно действуете, поручик, – выговорил он Алышевскому. – Сколько потеряли?
– Трое убитых и восемь раненых, – доложил Алышевский.
– Много! – строго воскликнул Тужилкин.
– Пятеро из восьми раненых остаются в строю. Ранения их неопасные…
Но Тужилкин, по всей видимости, не был удовлетворен ответом субалтерна. Он недовольно отвернулся.
– У поручика Фон-Штейна потерь больше, – умерив голос, но не менее строго произнес Тужилкин. – Но он сделал то, что я поручал вам. Где вы были в это время, не понятно.
Эту сцену наблюдали несколько солдат из взвода Алышевского.
– Эх, беда, –
– Погоди горевать, Филя, нам еще на сопку идти. Там пулеметов – тьма, – успокоил его Васька Григорьев.
Тем временем в деревню вступил весь батальон. Подошла и артиллерия. Подполковник Шлоттвиц нашел офицеров 12-й роты.
– Ну, молодцы! – еще издали закричал им довольный батальонный. – За весь батальон постояли! Кто отличился? – спросил он Тужилкина.
– Взвод поручика Фон-Штейна, ваше высокоблагородие, – ответил штабс-капитан.
– Молодец, поручик, – похвалил Фон-Штейна Шлоттвиц. – Будете особенно отмечены в рапорте.
Из-за ближайшей фанзы вышла нестройная колонна японцев. Всех дюжины две. Они, хотя и были пленены и обезоружены, вид имели довольно надменный: головы не опускали, смотрели вокруг злобно и презрительно. Впереди шел бледный молодой офицер с непокрытою головой. Он был ранен – левая рука его висела плетью, а на плече и по груди расплылось темное пятно. Офицер, наверное, сильно страдал, но изо всех сил старался показать, будто чувствует себя превосходно. Пленных вели четверо конвойных – Архипов, Самородов, Безрученко и Тимонин.
Русские солдаты, от которых теперь тесно было в деревне, расступались, внимательно их разглядывали, о чем-то переговаривались между собой, показывая друг другу на пленных.
Конвойные подвели японцев к офицерам.
– Откуда это их столько? – удивился Шлоттвиц. – Вы еще и в плен успели целый взвод взять? – весело спросил он у Тужилкина. – Да вы просто герои!
Командир 12-й роты, увидев, кто именно конвоирует пленных, сразу сообразил, что, оказывается, взвод Алышевского тоже даром времени не терял. И он был очень не прав, поторопившись взыскивать со взводного за нерасторопность.
– Это заслуга поручика Алышевского и его солдат, – ответил Тужилкин подполковнику. И тут же громко, так чтобы все кругом слышали, обратился к своему взводному:
– Господин поручик, прошу меня извинить за незаслуженное взыскание: я в суматохе не заметил ваших блестящих действий.
– Да! рота молодецкая, – сказал Шлоттвиц. – Один взвод другого лучше. А вас, поручик, – объявил он Алышевскому, – можно уже поздравить с наградой. Лично доложу о вашем отличии полковнику.
Тут Шлоттвиц заметил среди пленных офицера.
– Кто именно взял в плен офицера? – спросил он у Алышевского.
– Мой стрелок – рядовой Самородов, – ответил взводный, указывая на стоящего здесь же солдата.
– Никак нет! – поспешил отказаться Самородов, опередив подполковника, который было хотел сказать ему что-то одобрительное. – Виноват, ваше высокоблагородие, но события изложены не совсем верно: японского офицера взял с бою наш командир взвода поручик Алышевский. Я только, может быть, немного помог… – добавил он неуверенно.
Шлоттвиц переглянулся с Тужилкиным, и оба они, и все прочие присутствующие дружно расхохотались.
Подполковник приказал
На выходе из деревни солдаты стали свидетелями изуверского японского душевредства: тот самый офицер, которого взяли в плен Алышевский с Самородовым, уже получивший медицинскую помощь и, казалось, смирившийся со своею участью, вдруг вырвался из-под надзора и с разбегу бросился головой о камни, так что мозги брызнули в разные стороны. Среди русских солдат, довольно повидавших крови и прочих всяких ужасов войны, пронесся вздох внезапного страшного изумления. Они шли мимо распластавшегося в луже крови японца и не могли оторвать от него взгляда. Так и проходили, будто честь отдавали. Прежде все бодро переговаривались между собой, вдохновленные нетрудным успехом, подшучивали, а теперь разом примолкли, насторожились, настолько угнетающее впечатление произвело на всех происшествие. Со смущенною душой теперь шли в наступление солдаты. Хоть так победил русский батальон японский фанатик.
Когда из деревни все вышли – батальон в одну сторону, раненые и пленные – в другую, – откуда-то сверху забила неприятельская артиллерия. Наверное, кому-то из гарнизона удалось спастись и известить своих об этой потере.
Батальон в это время уже вошел в гаолян и рассредоточился по колоннам для атаки. Шлоттвиц собирался подвести людей поближе к вражеским позициям, но пришлось немедленно трубить атаку, потому что японцы теперь в любую секунду могли накрыть их в гаоляне артиллерийским огнем. К счастью, пока они били лишь по деревне, полагая, вероятно, что русские еще там.
Над батальоном с диким ревом, воем резали воздух 75-миллиметровые снаряды. От их отвратительного ноющего, скребущего по сердцу плача хотелось бежать все равно куда, хоть в атаку. А позади батальона, там, где он находился всего несколько минут назад, казалось, извергается вулкан: оттуда раздавался грохот взрывающихся одновременно десятков гранат и шрапнелей. Что там именно творилось, солдаты из гаоляна видеть не могли. Но всем было ясно – от деревни уже ничего не осталось. То, что русские не отважились сделать, опасаясь, как бы не навредить ни в чем не повинным китайцам, японцы исполнили без малейших колебаний. Раз того требовала военная целесообразность.
Подполковник Шлоттвиц решил 12-ю роту, в заслугу за ее давешние молодецкие действия, в бой не посылать, а иметь пока в резерве. И велел Тужилкину держаться позади, при орудиях. А другие три роты он с ходу бросил в атаку на сопку, – в направление на вершину. Хотя путь туда был долог и довольно труден, – приходилось подниматься на приличную кручу, к тому же тащить с собою артиллерию, – но батальонный командир совершенно справедливо рассудил, что эти их изрядные усилия окупятся при атаке, – оборонять вершину, которая сама по себе уже является значительным препятствием для нападающих, неприятель, естественным образом, выставит сил несравненно меньше, нежели на перевалах. Впрочем, и на этом пути русские роты встретил пулеметный огонь, заставивший их вначале залечь, а потом и отползти назад в гаолян.