Тверской гость
Шрифт:
Хозяин плюнул и велел приставать.
Берег африканского материка тянулся ровный, нигде не было видно удобных бухт. Встали шагах в пятистах от зеленой линии берега, не зная, как быть. Надо бы сойти за водой, но для этого необходимо пристать к земле, а появляться на загадочном берегу опасно.
Смотрели на подступавший к, воде тропический лес, на синеватые горы, спорили.
Внезапно на берег выбежали люди с длинными, узкими лодками на плечах. Лодки скользнули в море, люди попрыгали в них, и сразу десятки пирог помчались к дабе, обходя ее с обеих сторон. Хозяин протяжно
В руках купцов появились луки.
– Спрячьте оружие!
– завопил хозяин.
– Их все равно больше! Мирно, мирно уговариваться!
Он взбежал на корму, влез на каморку, стал размахивать сорванной чалмой.
На пирогах его заметили. Стоявшие в них наготове с копьями и луками чернокожие воины опустили длинные, прямоугольные щиты.
На окруженную дабу вскарабкались громадные, устрашающе татуированные негры с выкрашенными в красную краску волосами. Были они голы. Копья и стрелы у них оказались с медными наконечниками, щиты из кож. Самый размалеванный что-то сказал, показывая на дабу, потом на берег. Никто его не понял. Хозяин выступил вперед, стал строить умильные рожи, прижимать руки к груди, вздыхать. Потом принялся изображать муки жажды...
Негры поняли, закивали, о чем-то поговорили и, в свою очередь, начали показывать, чтоб им дали еду. Они двигали челюстями, поглаживали себя по животам и грозили.
– Надо дать!
– сказал Никитин попутчикам.
– Куда денешься? Придется всем раскошеливаться. Пошли, что ли!
Неграм насыпали мешок риса, кулечек перца, накидали корзину хлебов. За это просили привезти воды. Негры забрали провизию, часть пустых бурдюков, две пироги отвалили.
Прочие туземцы остались на дабе, всюду тыкались, всем интересовались, щупали паруса, канаты, хватали людей за одежду. Вокруг Никитина собрались в кружок, долго цокали языками, щупали его белую кожу и удивлялись тому, как она краснеет.
Он рассердился. Больно же! Щелкнул потянувшегося к нему негра по руке.
– Не балуй! Я тебя не трогаю, и ты не лезь!
Негр обиделся, стал выпячивать грудь, вращать белками. Афанасий решил не связываться. Всех погубишь. Достал кинжал, протянул негру: на, только отстань!
Жест был миролюбивый, негр схватил кинжал, стал приплясывать, любуясь вещью. Его сородичи кинулись разглядывать подарок.
А на дабу уже налезли мальчишки-негритята, бабы - все телешом, размалеванные, в побрякушках из раковин. Они ко всему тянулись и очень удивлялись, когда им чего-нибудь не давали. Приплыли пироги. Но из пяти бурдюков негры вернули только три, а про два остальных деловито объяснили, что оставили их себе.
Ушли негры только к вечеру. После их ухода обнаружили пропажу уймы всяких мелких вещей. Бранили разбойников нещадно.
Четыре дня стояла даба на месте, дожидаясь попутного ветра. На берег никто не сходил, опасаясь за жизнь. Зато негры каждый день аккуратно осаждали корабль, брали рис и хлеб, вели себя, как хозяева.
На пятый день, с ночи, подул попутный, южный ветер. Хозяин, Хасан и еще два-три купца о чем-то шушукались, договаривались.
Пироги, как всегда, стали подплывать к дабе на заре. Хасан дал
Купцы навалились на растерявшихся негров, оттузили их и, отплыв подальше, пинками пошвыряли за борт. Хасан еще долго грозил кулаком курчавым головам пловцов.
– Зря!
– сказал ему Никитин.
– Разбойники они, верно, но тебя не били, а могли.
– Ничего. Пускай помнят, как чужой хлеб жрать! У, идолы!
Африканский берег тянулся слева, по-прежнему загадочный, чужой. Никто не знал, что это за страна, велика ли, кто в ней живет.
Зато хозяин дабы опять повеселел.
– Теперь дорога ясна!
– заверял он.
– Так вот, вдоль берега, дойдем до Аравии, до Маската, а там и Ормуз!
– Где Индия?
– спросил Никитин.
Индус махнул рукой вправо. Афанасий посмотрел туда. Бесконечные волны, одна за другой, катились к горизонту, безмолвные, сине-зеленые, равнодушные к человеческим думам и чувствам. Чайка мелькнула. Прощай... Прощай!
Глава девятая
Поздней осенью семьдесят второго года, когда у крымского побережья дуют сильные южные и юго-западные ветры, когда у моря еще тепло, а в яйле уже перепадает снег, шел по улочкам генуэзского города Кафы к товарищам московский купец Матвей Рябов.
Шел он и думал, что пора в обратную дорогу, что нынче торг с генуэзцами стал плох - прижали генуэзцев турки и что надо купить у татар коней, пока есть дешевые, а своих, старых, продать.
За шесть лет, прошедших с астраханского грабежа, Матвей Рябов постарел, потолстел, стал еще более быкоподобен. Черные глаза купца заплыли, бороду посеребрило. Шел он, не глядя по сторонам, равнодушный к красоте итальянских каменных домов, палаццо, с изящными портиками и воздушными балкончиками, к строгой простоте армянских часовен, пышности генуэзских церквей, пестроте мечетей.
Не первый раз в Кафе. Наплевать. Да и не тот стал город, хотя вроде все на местах - и толстостенные бастионы со знаменами, где на червонном поле дыбится конь святого Георгия, и консульский длинный дворец-лоджия с узорной галереей, и рынки... похоже, плесень по Кафе пошла. Тронь ладонью - мокреть учуешь.
– Матвей!
– позвали со стороны.
Рябов остановился, пощурился.
– Не признаю чегой-то...
– признался он, разглядывая подходившего не то перса, не то турка.
– Вроде виделись, а где... Да ты сам не обознался, часом?
– Рябов?
– широко, взволнованно улыбаясь, спросил подошедший.
– Рябов... Верно... Да кто ты таков есть?
– Вспоминай, вспоминай, лешак московский! Сам вспоминай. Я-то, вишь, твою бычиную образину враз узнал!
В голове Рябова проплыли туманные видения: не то лодки, не то сарай, не то какой-то костер...
– Не...
– сказал он неуверенно.
– Чую, виделись, а где - не упомню.
Турок взял его за плечи, тряхнул:
– Матвей, Матвей! Новгород помнишь, посла шемаханского помнишь, Дербент помнишь?! Ну?