Тверской гость

Прибытков Владимир Сергеевич

– Есть вблизи Дели город Туглакабад, - поведал в другой раз Мухаммед. Построил его лет сто пятьдесят назад султан Гийяс-уд-дин, тот самый, который погиб от руки своего сына, Джауна-хана. Хранились в том городе все сокровища султана. Стоял в нем дворец из позолоченных кирпичей, и сиял он так, что человек не мог долго смотреть на покои повелителя. Гийяс-уд-дин много воевал, захватывал множество рабов, привозил в Туглакабад большую добычу. Жаден был султан. И надумал он вырыть огромный резервуар, начал сливать в него золото, которое плавили тайно от всех

его рабы. Говорят, он налил резервуар доверху, а потом казнил рабов, чтоб никто не знал, где лежит золотая глыба...

– Ну?
– поторопил Афанасий.

– Султан умер, город разрушен... А золота до сих пор не нашли.

Эти рассказы разжигали любопытство Афанасия. Что ни говори, а хоть доля правды должна в них быть: Мухаммед-то в Индии живет. А коли так - не зря весь свет пройден.

– Ты скажи, куда лучше плыть?
– выпытывал Никитин.
– Где товар искать, куда коня вести?

– Иди со мной в Бидар, - советовал перс.
– Говорят там по-нашему, султан самый сильный, торг великий. Будешь богат и знатен. Малик-ат-туджар Махмуд Гаван любит иноземцев, верит им.

– А куда еще можно?

– Хм... Можно в Гуджерат, - мы его проплывем; можно в Пенджаб, в Мальву, в Джаунпур... Нет, там для купца хуже. У бахманиев страна самая большая и богатая. Только к индусам не ходи. Языка и обычаев не зная, можешь погибнуть.

– А с ними тоже торг есть?

– Есть... У них самый богатый город - Виджаянагар, "город побед", значит. Там правит махараджа-дхи-раджа, царь, царей, Вирупакша.

– Ты бывал там?

– Нет... Может быть, вместе побываем. Малик-ат-туджар* давно о походе на кафиров думает. Вот придут наши дабы, узнаем, не началось ли...

______________ * Малик-ат-туджар - "князь купцов" - высший титул сановника султанской Индии. Первый визирь назывался "князем купцов" потому, что контролировал все финансы страны.

– Пока в мире, выходит, жили?

– В мире? В Индии забыли про это слово. Хороший султан живет в походном шатре. Индия - это золото, а золото - это война!

Подумав над словами Мухаммеда, Афанасий пришел к решению, что ему, верно, один путь - в этот самый Бидар с персом. Человек знакомый, страна, по его уверениям, самая лучшая. В Бидар так в Бидар.

Пришли дабы - длинные, в пять сажен, и широкие, под квадратными парусами, с веслами, как у генуэзских галер. На берег сошел коренастый малый Сулейман, старший над десятью кораблями.

Он сказал Мухаммеду, что следом придут другие суда, а он спешил: войска малик-ат-туджара пошли на Санкара-раджу, воюют крепость Кельну, раджа призвал на помощь конканских князей, дело заваривается не на шутку. У него, Сулеймана, есть письмо для хазиначи...

Прочитав письмо, перс сделал озабоченное лицо, но видно было, что его распирает от радости и гордости.

– Плывите обратно немедленно!
– важно сказал он.
– Коней начнем грузить сегодня же. А я задержусь. Мне надо побывать у мелика Ормуза.

– Остаешься, значит?
– спросил Афанасий.

–

Если хочешь - подожди меня.

– А долго?

– Как примет мелик. Может - день, может - две недели.

Никитин свистнул:

– Вон сколько! Нет, я поплыву! Попутчики-то до Бидара будут?

– Будут...

Никитин тотчас отправился покупать коня. Еще раз пригодилась наука новгородца Харитоньева! Знать бы ему, когда учил, что Афанасий станет лазить в зубы арабским жеребцам посреди Индийского моря! Вот бы свинячьи глазки выкатил!

Осмотрев десятка три коней, Никитин остановился на белоснежном двухлетке, с подобранным туловищем на высоких сухих ногах. Под короткой блестящей шерстью коня вздрагивали длинные, тонкие мускулы, он чутко прядал ушами, перебирал копытами-стаканчиками, шумно вбирал воздух большими розовыми ноздрями, косил агатовым, в кровяных прожилках глазом.

Передавая повод новому владельцу, старик араб поцеловал коня в храп, поклонился ему. Видно, дорожил, да нужда заставила продать.

– Как звать?
– спросил Никитин.

Араб замотал головой, приложил руки к груди.

– Я продал тебе коня, а не его имя. Не сердись. Оно будет напоминать ему о родине. Зачем мучить? Назови его, как хочешь.

И, повернувшись, старик пошел прочь.

Тоскливое ржанье жеребца, провожавшего взглядом хозяина, больно отозвалось в сердце Афанасия. Он вернулся в караван-сарай хмурый.

Хазиначи покупку одобрил.

– Кормить умеешь?
– спросил он.

Афанасий повел плечами:

– Умею!

– Э! Ты ничего еще не умеешь. Хасан, Гафур! Приучите коня к нашему корму... Отдай им коня и присмотрись, что нужно делать, чем запастись в дорогу.

Оказалось, верно, с кормежкой просто беда. Коней в Индии кормили рисом, морковью и горохом, другой еды им не было, а привыкшие к траве и финикам скакуны отказывались от новой пищи.

Каждый раз, - а кормить коня приходилось три раза в день, - начиналось мученье. Хасан и Гафур, крадучись, приближались к коню. Один протягивал руку и чмокал, второй заходил, пряча за спину мешок с моченым горохом или рисовыми, на масле и яйце, шарами. Конь беспокойно ржал, отыскивал глазами Афанасия. Хасан хватал жеребца за храп, вытягивал толстый Васькин язык и орал на Гафура. Гафур, толкая в горло лошади рис и горох, орал на Хасана. Жеребец бился, порывался встать на дыбы. В конюшне начиналось светопреставление. Визжали другие кони, сбегались конюхи. Но переполох этот никого не смущал.

Спешно закупая снедь в дорогу, отвозя ее на дабу, указанную Сулейманом, Никитин сбился с ног, а когда вернулся однажды в караван-сарай, увидел, что возле конюшни сидит ястребоглазый Музаффар, а рядом с ним лежат два туго набитых мешка.

– Салам!
– сказал туркмен.
– Вот, жду тебя. Возьми меня в Индию.

– А мать, сестра?
– оторопел Никитин.

– Мать, слава аллаху, умерла, а Зулейка останется с дедом. Попытаю счастья. Помоги сесть.

– Деньги-то есть у тебя?