Твое нежное слово
Шрифт:
Эллиот беспомощно смотрел на нее. Он не мог навязать ей свое общество.
– Идем, леди Камелия? – Саймон галантно подал ей руку.
С чувством, что ей предоставили отсрочку, Камелия положила руку на мятый рукав Саймона.
Жар прострелил ее ладонь, пронесся по всей руке, заставляя сжать пальцы.
– Все в порядке? – нахмурился Саймон.
Ему внезапно, пришло в голову, что для Камелии не слишком мудро покидать бал с ним. Он был уверен, что его сюда не приглашали. И хотя не имел привычки заботиться о том, что люди думают о нем или о его костюме, ему не нравилось,
– Если хотите, я выйду один, – предложил Саймон, – и подожду вас у вашей кареты.
– В этом нет необходимости, – заверила его Камелия. Она чувствовала, что он пытается защитить ее от любопытных взглядов, которые они непременно привлекут к себе в бальном зале. Ее отъезд с незваным и дурно одетым Саймоном Кентом, несомненно, на несколько дней даст пищу для разговоров. Широко улыбнувшись, она закончила: – Я вошла через парадную дверь и не вижу причин уходить тайком.
Улыбка тронула губы Саймона. Камелия явно не боится скандала. Насколько он мог судить, она мало чего боится. Он поймал себя на том, что задается вопросом, не прячет ли она кинжал под потрясающе элегантным вечерним платьем.
– Как пожелаете, леди Камелия. Приятного вечера, Уикхип, – добавил Саймон, легко поклонившись Эллиоту. – Надеюсь, вы прекрасно проведете время.
Эллиот с болезненной досадой смотрел, как Камелия шла по дорожке под руку с нелепым растрепанным изобретателем. «Я терпеливый человек», – напомнил себе Эллиот. Когда награда столь велика, стоит потерпеть.
Что-то не так.
Порой способность чувствовать то, о чем остальные не имели понятия, становилась проклятием. Зареб нес этот груз стоически, как до него его мать, а еще раньше – бабушка.
Из поколения в поколение эта способность передавалась по женской линии. Только женщинам передавалось то, что его мать назвала даром. Но в тот день, когда она наконец признала, что эта сила не передалась ни одной из ее тринадцати дочерей, а только сыну, Зареб почувствовал, что у матери разрывается сердце. Женщина привычна к боли и страданиям, сказала ему мать, поэтому ей легче нести тяжелый груз предвидения. Чтобы вынести это, нужно быть сильнее самого сильного льва и мудрее самого старого шамана. Тогда он был юным мальчиком и с гордостью вернулся от могущественного Уайтиму, одного из величайших воинов племени. Юное высокомерие не оставляло сомнений в том, что у него вполне достаточно сил и мудрости, чтобы легко нести свой дар.
Он ошибся.
– Я открою дом и зажгу лампы, Тиша, – сказал он Камелии, быстро слезая с козел.
– Не глупи, Зареб, мы можем подойти к дому все вместе, – возразила Камелия. – Ничего страшного, если в доме темно.
– Мистер Кент наш гость, ему не положено входить в черный дом. – Зареб пытался изобразить, что соблюдает британский кодекс поведения. – Это займет одну минуту.
– Глупо сидеть в каретах и ждать, – протестовала Камелия. – Я совершенно уверена, что мистер Кент не боится темноты.
– Буду рад, если ваша змея станет держаться на почтительном расстоянии, – язвительно заметил Саймон, появляясь
Зареб, останавливая Саймона, тронул его за руку. Саймон нахмурился:
– Что-то не так?
Когда Зареб коснулся рукава изобретателя, его руку обдало жаром. Старый африканец чуть задержал ладонь, чтобы убедиться в этом.
Возможно, ощущения ошибочны, размышлял Зареб, смущенный пульсирующим сквозь него теплом. Белый изобретатель насмешливо смотрел на него большими голубыми глазами, не возмущаясь, что африканец так свободно обращается с ним. В отличие от лорда Уикема, который не преминул бы это сделать. Это хорошо, решил Зареб, стараясь умерить охватившую его мгновение назад напряженность. Есть тьма, но есть и свет.
Зареб надеялся, что этот свет достаточно силен, чтобы противостоять всему, что предстоит.
– Я сделаю это, – сказал он со спокойным достоинством, взявшись за ручку дверцы кареты. И, вероятно, желая объяснить белому изобретателю, что лишь он охраняет Камелию, Зареб торжественно добавил: – Это мой долг.
Открыв дверцу, он поддержал Камелию, когда она выходила из кареты. Зареб задержал ее руку чуть дольше, чем нужно, его длинные пальцы кофейного цвета сомкнулись вокруг ее маленькой, затянутой в перчатку ладони.
– Все в порядке, Зареб? – с любопытством посмотрела на него Камелия.
– Да, – уверил он, надеясь, что это правда. – Идем.
Они пошли к дому. Заребу хотелось держать ее за руку, как маленькую, девочку, но он понимал, что: это больше неприемлемо. Неохотно Зареб отпустил свою подопечную. Он думал, что она возьмет под руку белого изобретателя, но она этого не сделала. И от этого Зареб почувствовал себя немного лучше.
– Странно, – пробормотала Камелия, когда они поднялись, по ступенькам к входной двери. – Дверь приоткрыта.
Зареб встал перед ней, преграждая путь к двери.
– Подожди…
Он быстро осмотрел окна на фасаде, дома, ища малейшие проблески света или движения позади задернутых штор. Он ничего не увидел. Но дверь была открыта на длину пальца. Зареб помнил, что запер ее.
– Не похоже на взлом, – сказал Саймон, осмотрев замок. – Может быть, вы неплотно закрыли, дверь и ветер распахнул ее?
– Дверь была заперта, – спокойно сказал Зареб. – И нет никакого ветра.
Страх стиснул грудь Камелии. Оскар, Руперт и Харриет остались в доме одни. Опередив Зареба, она вбежала в дом.
– Подожди, Тиша! – крикнул ей вслед Зареб, торопясь в дом. – Неизвестно, что там!
– Оскар! – Камелия спотыкалась в темном холле, пытаясь хоть что-то разглядеть. – Оскар, где ты?
– Подожди, Тиша, – убеждал Зареб, возясь со спичками. – Никуда не ходи, пока я не зажгу свет.
Его голос был необычно твердым. Таким голосом он разговаривал с ней в детстве, когда она действовала импульсивно или неосторожно.
Камелия с тревогой ждала, когда Зареб зажжет спичку. Тонкий оранжевый лучик вспыхнул в комнате, потом стал ярче, когда Зареб зажег лампу и подкрутил фитиль.