Твое сердце принадлежит мне
Шрифт:
Хотя доктор Хобб мог подумать, что его новый пациент – человек эксцентричный, а то и хуже, он согласился с его просьбой не сообщать доктору Гапте, что теперь Райана курирует другой кардиолог.
Семь последних лет Райан страховал себя сам, потому что терпеть не мог бюрократические процедуры страховых компаний с их ворохом бумаг. Поэтому чек в сто тысяч долларов, выписанный доктору Хоббу в качестве аванса, позволял исключить возможные трения между врачами.
Он собирался по-прежнему периодически бывать у доктора Гапты, но не следовать его советам и не принимать прописанные
Хотя Гапта вызывал у Райана не больше подозрений, чем Ли и Кей Тинг, он, узнав об участии Хобба, мог сообщить новости Форри Стаффорду, а Форри (или его жена Джейн) поставили бы в известность Сэм.
Он верил, что Форри – его друг. Но дружба постоянно давала сбои. Брат поднимал руку на брата со времен Каина и Авеля, а в этом варварском веке такое случалось и чаще, и с большей жестокостью.
Его сердце на сто процентов верило, что Саманта ему верна и никогда не предаст, и рассудок в значительной степени соглашался с сердцем, но он хорошо помнил ее слова за их недавним обедом.
«Если бы ты знал, до какой степени я тебя понимаю, ты бы, возможно, меня и не любил».
Он любил ее, как никого другого, доверял ей, как не позволял себе доверять никому. Но, таков уж этот мир, те, кого любят и кому доверяют, наиболее ранимы.
«Человеческие существа – такие сложные, такие непредсказуемые… это редкий случай, когда ты можешь полностью понимать человека, до самых дальних уголков, и по-прежнему его любить».
Возможно, это была самая честная, самая откровенная, идущая от любящего сердца фраза, которую ему когда-либо говорили.
Но в его нынешнем тревожном состоянии, которое так легко могло смениться отчаянием, он не мог полностью отрицать и такой вариант: ее слова были предназначены для того, чтобы манипулировать им.
Таким, как сейчас, он себе не очень-то нравился. И понимал, что еще долго не будет нравиться. Но тем не менее он достаточно любил себя, чтобы не воспринимать жизнь обузой.
Сидя на высоком стуле у одного из двух центральных островков на кухне, предпочитая обедать при свете лампочки вытяжки над плитой, он поел халлоуми [30] , крекеров, черных оливок, несколько ломтиков суджука. Закончил грушей и пригоршней чищеных фисташек.
30
Халлоуми – сыр из козьего и овечьего молока. Вклад Кипра в мировую кулинарию.
Подумал о том, что в грядущие недели и месяцы ему придется есть одному чаще, чем хотелось бы.
Ознакомившись с инструкциями каждого из пяти препаратов, полученных от доктора Хобба, принял все положенные таблетки.
Позже, наверху в спальне, вставил мобильник экстренной связи в зарядное устройство, а его поставил на прикроватную тумбочку, у самой кровати, чтобы дотянуться до него в любом состоянии.
Как и во все последние ночи, не стал гасить лампу на прикроватной тумбочке, потому что, просыпаясь в темноте, он теперь чувствовал, будто
Лежа в кровати, под старый вестерн («Искатели» с Джоном Уэйном), Райан анализировал решения, принятые в этот день, и чувствовал, что все сделал правильно.
Он очень верил в своего нового кардиолога, хотя даже Хобб не смог объяснить причину мягкого, но настойчивого постукивания, которое время от времени возникало в теле Райана. Впрочем, врач решительно отмел предположение, что постукивание как-то связано с протоком крови через сердечную мышцу, измененную кардиомиопатией.
Хобб высказался в том смысле, что это постукивание может свидетельствовать о какой-то ушной болезни. Райан заверил доктора, что обязательно обратится к отоларингологу, но остался при своем мнении: источник постукивания находился не в ушах, одном или втором, а в груди.
Он не очень-то следил за приключениями Джона Уэйна, оказавшегося на Западе после окончания Гражданской войны, потому что лежал и ждал, когда же вновь начнется постукивание.
Время шло, фильм подошел к концу, волны усталости подталкивали Райана ко сну, и мелькнула мысль, что постукивания больше не будет: он уже ответил на него, открыл дверь.
Он не знал, что хотел этим сказать. Мысль эта с трудом пробила себе дорогу, потому что мозг наполовину погрузился в реку сна.
И Райан заснул.
Во сне вокруг него материализовался знакомый ландшафт, впервые за несколько месяцев. Сон вернул его в одно из тех мест, которые регулярно снились ему в сентябре.
Вначале он ощутил только пустоту. Бездонную, ужасающую.
Потом пустота сменилась водой, невидимой без света, бесшумной, не теплой и не холодной. Он ее скорее предугадывал, чем чувствовал.
Поднялся ветер, таинственный ветер, что-то бормочущий, в ветре возник свет (бледное марево луны сквозь насыщенный пылью воздух), под которым поблескивала рябь, но само озеро оставалось черным.
Ветер, так и на набравший силу, стих окончательно. Земля сформировала периметр озера, не плодородная почва, а черные скалы, из скал росли худосочные, бесцветные, как тени, деревья.
Как и прежде, он стоял на этих скалах, но в одном сон изменился: у него появилась компания.
На дальнем берегу Райан разглядел человеческую фигуру. Темную, но выделяющуюся на черном фоне у нее за спиной.
Фигура медленно двинулась по берегу, огибая озеро. Райан предполагал, что это, должно быть, Саманта, хотя с такого расстояния совсем не видел лица, а тело скрывал длинный плащ.
Она бы позвала его, как и он – ее. Но в этом месте воздух не разносил голосов.
Он направился ей навстречу, но сделал лишь несколько шагов по скользящим под ногами камням, прежде чем ему на плечо легла рука, останавливая его. Даже в сумраке он узнал стоящего рядом Уильяма Холдена.
– Это не она, приятель, – услышал Райан голос так давно умершего актера, звезды «Сабрины», «Моста через реку Квай» и многих других фильмов, обладателя премии «Оскар» за роль в фильме «Концлагерь-17».